Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России

Фуллер Уильям

Тяжелее всего кризис продовольствия ударил по распухшим от притока населения городам России, прежде всего по Петрограду. А тут еще зима 1916/17 года выдалась лютая. Весь январь 1917-го мели метели. Столбик термометра упал до —35 °C и застыл. В такой холод было просто невозможно раскочегарить локомотивы, чтобы они могли тянуть мало-мальски тяжелый груз⁴⁷.

Обнищание городской России в большой степени спровоцировало начало Февральской революции 1917 года, однако оно не объясняет той легкости, с какой эта революция победила. Гибель царизма была столь скорой потому, что практически не нашлось желающих его спасать. Что, в свою очередь, было плодом политической обстановки, созданной тридцатью месяцами тотальной войны. Упрямый отказ Николая II проводить реформы, чехарда некомпетентных министерских назначений и все более явное ощущение, что судьба империи находится в грязных лапах развратного и низкого Распутина, — все это лишило монархию тайны, а вместе с ней достоинства и уважения. К концу 1916 года представители крайне правого политического направления окончательно уверовали в то, что стремительное сползание империи в бездну революции можно остановить только физическим устранением Распутина. Именно

с этой целью небольшая группа заговорщиков, в которую входили аристократ и богач князь Феликс Юсупов, ультрареакционер В.М. Пуришкевич и двоюродный брат царя великий князь Дмитрий Павлович, задумала покушение на жизнь Распутина. Юсупов постарался сблизиться со старцем и уговорил его приехать в свой дворец, где ранним утром 17 декабря 1916 года Распутин был наконец убит, что потребовало от заговорщиков исполинских усилий⁴⁸. Хотя вся Россия шумно приветствовала это событие, политического разложения оно не остановило и даже, возможно, его ускорило. Николай II приказал арестовать всех причастных к этому убийству, в том числе своего кузена Дмитрия. Страна рассудила, что, очевидно, влияние Распутина было более глубоким и пагубным, чем казалось, — зачем в противном случае члену императорской фамилии пачкать руки кровью какого-то крестьянина?⁴⁹

Таким образом, обстоятельства смерти Распутина способствовали укреплению в сознании русского общества образа двора, погрязшего в мерзости и измене. Алая нить предательства тянулась от Мясоедова к его покровителю Сухомлинову, далее — к Распутину, обеспечившему освобождение генерала из тюрьмы, и, наконец, — в самое сердце императорской семьи. Ибо если сам император и не изменник, то императрица, скорее всего, изменница, а муж и жена одна сатана. Как заметил известный либеральный политик В Д. Набоков в своих написанных после революции воспоминаниях, «передовое русское общественное мнение, давно изверившееся в Николае II, постепенно пришло к сознанию, что… нельзя одновременно быть с царем и быть с Россией — что быть с царем значит быть против России»⁵⁰.

Это мнение было распространено не только среди политической элиты, которую описывал Набоков. Существуют отдельные свидетельства того, что идея полной скомпрометированности монархии проникла и в сознание низших классов. В конце 1916 года некий член кадетской партии, земский деятель, описывал другу свои впечатления от жизни в Лифляндии. В этом письме, перехваченном полицией, отмечалось, что «теперь… в деревне уже не верят в успех войны». Впрочем, автор добавлял, что ему доводилось встречать крестьян, настроенных в определенном смысле более позитивно — эти говорят, что «надо повесить Сухомлинова и вздернуть 10–15 генералов, и мы бы стали побеждать»⁵¹. Мысль о том, что высокопоставленные изменники предали и продали армию, отозвалась также в рабочих кругах, если судить по свидетельствам современников. 23 февраля на заводе «Арсенал» в Петрограде состоялась масштабная забастовка. Управляющие попробовали пристыдить рабочих тем, что они помогают врагам, германцам, и являются тем самым предателями. Но их заглушили ответные крики! «А Мясоедов? Сухомлинов? Императрица сама германская шпионка!»⁵² Можно предположить, что эта перепалка не была спонтанной, а отражала успехи левых политических партий в распространении своей пропаганды — известно, что социалистические организации в Петрограде, в том числе большевистские, специально в листовках, разбросанных в те дни по всему городу, акцентировали тему шпионства в придворных кругах⁵³. Однако эго не столь важно. Раз сотни тысяч россиян стали видеть в самодержавии воплощение шпионажа и измены, его уже ничто не могло спасти.

Если в столице трутом для вспыхнувшей революции послужил недостаток хлеба, то воспламенило его неожиданное потепление. Хлеба не выпекали не только из-за отсутствия муки, но и потому, что многим пекарням не хватало топлива на растопку печей. Пустые полки в булочных порождали и голод, и озлобление, особенно в рабочих кварталах Выборгской стороны и Васильевского острова. Когда 23 февраля волна холодного воздуха схлынула и температура подскочила до +8 °C, на улицы высыпали толпы демонстрантов⁵⁴. К середине дня бастовало до сотни тысяч рабочих, требовавших немедленных улучшений в снабжении продовольствием. На следующий день забастовочное движение разрослось и к 25-му охватило весь город. Посланный Николаем П из Ставки приказ в случае необходимости подавлять беспорядки с помощью военной силы оказался контрпродуктивным, потому что расквартированные в Петрограде солдаты практически сразу же начали открыто игнорировать приказ стрелять в демонстрантов. Именно бунт практически всего 180-тысячного Петроградского гарнизона распалил революцию и обеспечил ее победу. Причины солдатского бунта были многообразны и сложны, однако очевидно, что одной из основных была утрата частью военных всякого почтения к царской власти — свою роль в этом сыграли слухи о Распутине, императрице-«немке» и шпионаже⁵⁵. При этом бездействие или дезертирство гарнизона не сделало революцию бескровной. В последующие пять дней анархии весь город дрожал от выстрелов, тут и там на улицах происходили перестрелки, избиения и линчевание полицейских; подобно эпидемии, распространялись грабежи и оргии вандализма, насилия и пьянства. В ходе беспорядков по меньшей мере полторы тысячи человек было убито или ранено, по другим сведениям — до семи с половиной тысяч⁵⁶. 27 февраля для восстановления порядка был сформирован Временный комитет Государственной думы, который вскоре объявил об образовании Временного правительства. Одновременно группа представителей всех активных социалистических партий столицы объявила о создании Совета рабочих и солдатских депутатов и призвала пролетариат столицы делегировать в него своих представителей.

Тем временем император наконец осознал серьезность положения и двадцать восьмого числа отправился на поезде в Царское Село, где находилась его супруга с детьми. Когда оказалось, что железная дорога забита толпами солдат, императорский поезд повернул на Псков, где находился штаб Северного фронта. Николай прибыл туда 1 марта, и командующий

фронтом генерал Рузский немедля стал обсуждать с монархом политические уступки, которые, как он считал, дадут шанс России продолжить войну. Утром 2 марта начальник штаба Алексеев из Ставки произвел телеграфный опрос ведущих армейских генералов по поводу отречения императора и выяснил их единодушное согласие. 2 марта император согласился подписать акт об отречении. Как известно, беспокойство о здоровье сына Алексея, больного гемофилией, заставило императора внести изменения в подготовленный документ так, чтобы отречься и за себя, и за наследника. Корона должна была перейти брату императора, Михаилу Александровичу. Принятое из лучших побуждений решение императора было вопиюще незаконным, поскольку он не обладал властью отказываться от трона за своего сына. Это решение было также фатально для самого существования монархии, поскольку Михаил вскоре отказался принять корону, пока она не будет передана ему Учредительным собранием, которое планировалось избрать в обозримом будущем. Поскольку это было равносильно отречению Михаила, самодержавие как политическая система перестало функционировать. В 1 час ночи 3 марта 1917 года поезд бывшего императора вышел из Пскова по направлению к Ставке в Могилев. «Кругом, — записал Николай в дневнике, — измена и трусость и обман»⁵⁷.

Сухомлинов снова в тюрьме

Для Сухомлинова Февральская революция имела последствия мгновенные и разительные. 1 марта восставшие солдаты и рабочие заполнили Таврический дворец, где заседали параллельно Временное правительство и Петроградский Совет. К толпе обратился с речью Александр Керенский, социалист, радикальный адвокат и думский депутат, который принял портфель министра юстиции в новом правительстве. «Товарищи! — кричал Керенский. — В моем распоряжении находятся все бывшие председатели Совета министров и все министры старого режима. Они ответят, товарищи, за все преступления перед народом согласно закону»⁵⁸. Истинной целью пламенного выступления Керенского было, конечно, умиротворение толпы и предотвращение поголовного линчевания всех сколько-нибудь известных слуг царского режима. Если на поиски одних, как, например, бывшего министра юстиции Щегловитова, отправились импровизированные вооруженные отряды, другие, как Протопопов, сдались добровольно, надеясь этим спасти себе жизнь. На протяжении последующих нескольких дней бывших нотаблей старого режима десятками препровождали в Таврический дворец, где для них была устроена временная тюрьма.

Вечером 1 марта Сухомлинов был захвачен небольшой группой матросов в своей квартире на Офицерской. С браунингом у виска его отвезли в Таврический дворец на грузовике. Весть о том, что везут Сухомлинова, гальванизировала сотни бродивших по залам дворца солдат. По приезде он должен был пройти сквозь строй озверевшей толпы, требовавшей немедленной расправы. Этого удалось избежать только благодаря вмешательству нескольких членов Временного правительства, прежде всего Керенского, который объявил, что генерал находится под защитой государства, и предупредил особо крикливых, что если они позволят себе, из законной ненависти к бывшему министру, совершить над ним наказание, которому он подлежит по суду, или осуществят насилие, то тем самым они помогут ему избежать той кары, которую определит ему суд. Понимая, впрочем, что какую-то кость толпе нужно кинуть, Керенский велел срезать погоны с военной формы и шинели бывшего министра, причем эту операцию генерал произвел сам, собственным перочинным ножом⁵⁹.

Полчаса спустя после этого акта публичного унижения Сухомлинова снова посадили в грузовик и отправили в Петропавловскую крепость. В скором времени он оказался в той же камере, где уже был пять месяцев назад. Тюремный режим, введенный Министерством юстиции Керенского, был, впрочем, гораздо жестче прежнего. Экс-министру выдали драное нижнее белье и заношенный халат — обноски из военного госпиталя. На воздух выпускали лишь на несколько минут в день, кормили самой грубой солдатской пищей — черный хлеб, гречневая каша, щи. В довершение несчастии окно в камере генерала всю зиму то замерзало, то оттаивало, в результате вода стекала на пол и по стенам пошла плесень. Стоит ли удивляться, что его здоровье ухудшилось⁶⁰. Журналист, которому позволили обойти казематы и взглянуть на узников Трубецкого бастиона, увидел Сухомлинова изможденным, обросшим бородой — репортер добавил, что подавленный вид экс-министра, бессмысленным неподвижным взглядом уставившегося на дверь своей камеры, произвел на него болезненное впечатление⁶¹.

Сухомлинов не был единственным страдальцем. Той же ночью, когда его поместили в тюрьму, начался процесс перевода в Петропавловскую крепость других важных царских чиновников. Вскоре все камеры крепости были заняты, и не только бывшими коллегами генерала по министерским постам — волной арестов также была захвачена и помещена в Трубецкой бастион его жена, Екатерина Викторовна. В соседней камере сидела Анна Вырубова, конфидентка императрицы и ее посредница в сношениях с Распутиным. Об этом сочувствующий охранник сообщил Сухомлинову через два дня после их водворения.

Что бы мы ни думали о Екатерине, она была человеком несомненной храбрости и сильного характера, качества эти особенно ярко проявлялись во времена испытаний. Ничто не могло ее сломить, даже тюрьма. Понимая, сколь опасна может быть праздность, она распланировала каждый час своего времени. Когда можно было достать книги и бумагу, она читала и писала. Если это было невозможно — мастерила искусственные цветы из сухих корок тюремного хлеба, раскрашивая их красками, изготовленными из обоев и упаковок от чая. Она освоила тюремную азбуку и научила перестукиваться Вырубову. Тайком передавала ободряющие записки мужу; бомбардировала тюремные власти требованиями лучшего питания, условий содержания, медицинской помощи для всех заключенных тюрьмы и отчасти даже сумела, одной силой своей настойчивости, добиться послаблений. Профессор Г.Е. Рейн, также находившийся тогда в заточении, позже назвал Екатерину за ее хлопоты «ангелом»⁶². Кроме того, она была наделена удивительной и неотразимой нравственной силой, с которой считались даже тюремщики и солдаты. По выражению Вырубовой, «ее стойкость и самообладание не раз спасали нас от самого худшего: солдаты уважали ее и боялись безобразничать»⁶³.