Внутренняя линия
Шрифт:
Из невысокого помещения станционного буфета, на ходу расстегивая кобуры, выскочили два милиционера.
— Да вы не беспокойтесь! — заверил его кассир. — Сейчас все в один миг уладим.
Судаков развернулся на месте и бросился вдоль платформы.
— А ну стой! — понеслось ему вслед. — Стой, каналья! Стрелять будем!
За спиной ударил выстрел. Судаков дернулся в сторону, продолжая бежать. Потом еще раз. Новый выстрел. Судаков припустил быстрее. В один прыжок он осилил все ступени лесенки, скривился от удара о землю и вновь побежал. Пуля ожгла плечо, но Судакову было
Не добежав метров десяти до леса, Судаков остановился, схватил наган и, развернувшись, выстрелил над головами недавних коллег.
— Не убивать же, — процедил он.
Отрезвленные нежданным отпором, милиционеры поспешили залечь в ровики у железнодорожной насыпи. Но стоило беглецу укрыться за деревьями, они вскочили и снова бросились следом.
— Давай-давай! Не отставай! — кричал первый, потрясая кулаком. — Не отста…
Мир взорвался в его глазах миллионом ярких звезд, и кровь струйкой хлынула из рассеченного рукоятью нагана лба.
— Это первый, — прислоняя оглушенного к дереву, процедил Судаков и тут же, подтянувшись на толстом суку, скрылся в ветвях.
Второй милиционер появился из-за поворота тропы спустя мгновение.
— Эй, ты чего? Ты жив? — Сотрудник НКВД наклонился над товарищем по оружию.
И тут Судаков разжал пальцы и спрыгнул на плечи второй жертве.
— Молоды еще со мной тягаться, — обшаривая их карманы, недобро усмехнулся бывший краском. — Эх ты, напасть какая! А с билетом бы куда сподручнее вышло!
ГЛАВА 16
«Правильный обман — не ложь, а умелое использование правды».
Казачий атаман Варрава вытащил из-за голенища сапога нож и одним взмахом переполовинил лежащий перед ним яркий — почти красный — плод в шершавой кожуре.
— Тьфу ты, экие у них яблоки чудные! — выругался он, протягивая своему побратиму налитое соком угощение.
— Но вкусные, — очищая кожуру, ответил походный воевода, Федор Згурский.
— Да ну, скажешь… Я б сейчас наших похрумкал. В моем саду помнишь какие? Во! С кулак!
— Помню, чего же не помнить, — с тоской в голосе подтвердил тот. — Когда ж теперь домой вернемся?..
— Это ты у меня спрашиваешь? — ухмыльнулся казак. — На тебя вся надежа. Ты ж здесь, шо та писаная торба — как пришли в этот стольный град, так всякий день празднества, охоты, застолья до упаду. Кругом тебя разве что хороводы не водят! Девиц табун нагнали, только пальцем помани.
— Водят, не водят… А царь здешний ни посла, ни меня пред очи свои не допускает. Подозрительно это.
— Тут все не по-людски. Вон, глянь, — он указал на мелкое лохматое существо с выпученными глазами, возлежавшее на расшитой золотом подушке, — разве это собака?
Возмущенное непочтительностью существо затявкало: мол, собака, не хуже других.
— А ну цыть, подарок басурманский!
— Как же воротишься, когда воля царская по сей день не исполнена?
Атаман бросил рассеянный взгляд на низкий столик, уставленный яствами. Золотые блюда с фруктами, чеканные кувшины с вином и прохладительными напитками, серебряные, украшенные опалами, кубки, да и сама черная, обильно покрытая росписью лаковая столешница — должны были радовать глаз. Но лишь навевали тоску.
— Федор, так ведь и до второго пришествия досидеться можно! Ведь ты ж воевода! Стало быть, и веди! Сколько мы будем в чужой стране кур пасти? Не желает царь с нами дружбу водить, и мы ему в друзья не набиваемся. Сам же намедни говорил, что этот твой родич предсказывал, будто недолго владыке желтому править осталось. Хлопни кулаком об стол: да-да, нет-нет. Спасибо этому дому — пойдем к другому. Назначай день отъезда. Мы свое дело сполна исполнили!
Двери покоев, отведенных высокородному и славному воителю Белого царя и его свите, распахнулись, и на пороге, низко кланяясь, появился скороход в длинном халате, расшитом сороками.
— Славный и честный! — нараспев заговорил он, закатив от восторга глаза. — Просветленный и мудрый носитель кораллового шарика и двуглазкового павлиньего пера…
За время перечисления титулов и отличий раздавшиеся за дверью шаги приблизились, и при словах «хранитель Малого дворца Владыки Поднебесной» величественно не вошел, а скорее втиснулся толстяк в длинном желтом халате, усеянном вышитыми золотыми павлинами, собольей куртке, в неизменной шапочке с коралловым шариком наверху и куском павлиньего хвоста, свисавшим за спину.
— …Сунь Вань! — торжественно закончил глашатай.
— О, а вот и Ванюша пожаловал, — глядя на царского вельможу, хмыкнул Варрава. — Вот чтоб мне год в бане не париться, ежели царь опять во встрече послу не отказал!
— С сожалением и душевной печалью оглашаю я волю Владыки Поднебесной, любимца богов и сына неба. Посоветовавшись со звездами и приняв их совет, государь, мой повелитель, счел неудачным ранее объявленный день приема высокого посла Белого царя. Велено мне передать, что звезда утренняя нынче взошла в туманной дымке, а посему все, что будет начато сегодня, обречено на забвение и обращение в прах.
— Ну вот. Как в воду смотрел! — слушая перевод толмача, фыркнул Варрава. — Этак, покуда у всех звезд попереспрашиваешь, и жизнь закончится.
Згурский ему не ответил. Он пристально глядел на толстяка-евнуха, пытаясь уразуметь, о чем тот умалчивает.
Со времени встречи с Лун Ваном Федор неожиданно для себя обнаружил, что вполне разумеет местную речь. Поначалу он приписал это чарам встреченного колдуна, зачем-то набивающегося ему в родичи. Когда же вскоре оказалось, что и придворные, и простой люд отлично понимают речь воеводы, и в то же время не могут разобрать слова прочих его спутников, он удивился куда более. И в довершение Згурский чувствовал оттенки смысла хитроумных чужестранных речей.