Внутренняя линия
Шрифт:
— Было. Да только моего геройства в упомянутых делах и на мизинец не было.
— Диковинный ты человек, Федор. Не разумею я тебя, а когда не разумею — опасаюсь, — покачал головой царь. — Ты, может, думаешь, что я за давностью лет это местечко забыл? Ты не думай, я помню. Помню, как ты стоял да глазьями зыркал так, что кони пятились. И что ж получается? Когда смерть над тобой витает, ты безмолвствуешь. Когда слава крылья простирает — тоже слова не вытянешь. По чести скажу — князь Дмитрий Михалыч не зря тебя отличил и к себе приблизил. Как я ни присматривался, а случая упрекнуть или в
— Нет секрета. Служу верой и правдой, как положено. Как слово давал.
— Ой, лукавишь, Федор. — В голосе царя послышалось недовольство. — Верой и правдой мне тут все служат! А помани кого золотым калачом, так поминай, как звали!
— Нечего мне сказать, — вздохнул Згурский.
— Стало быть, от царя таишься. — В голосе Михаила зазвучала сталь. — А ведь это ох как не к добру! Без злого умысла-то чего от государя таиться? Значит, умышляешь что… Ну да бог с тобой, прощу ради праздника. В награду за храбрость и верность покуда не трону — живи да радуйся. Полсотни целковых велел я тебе выдать за поход.
— Благодарствую, надежа-государь! — поклонился Згурский.
— И вот еще, — буркнул миропомазанник, — этот посланец Желтого царя… Лун Ван — уж не знаю, чем ты так ему к сердцу припал, — просил меня, чтобы для постоя его и людей, с ним прибывших, определил я ему твой терем. Ничего иного и слышать не захотел. Так что ответил я согласием. А потому ступай в Посольский приказ — что надо будет, все получи. И уж расстарайся принять гостей так, чтобы они дорогу к нам не забыли. Лун Ван при Желтом царе, как я погляжу, человек немалый.
Красная линия на карте, отделявшая Советскую Белоруссию от панской Польши, целиком скрывала под собой впадавшую в Случ речушку, едва ли не ручей, на берегу которой притаились наблюдатели.
— Граница охраняется секретами и конными разъездами, ваше превосходительство, — тихо, видимо, опасаясь, что гуляющий без дела ветер отнесет на ту сторону обрывки слов, говорил один из них. — Есть и пулеметные гнезда. К сожалению, подробной схемы у нас еще нет: недавно сменился начальник заставы, так что все поменялось не больше двух недель назад.
— Новая метла чисто метет, — тихо проговорил тот, кого первый назвал вашим превосходительством. — Места глухие, секреты хоть каждый день меняй: болота, ручьи, буреломье — как нарочно придумано.
— Может, для перехода другое место подобрать?
— Чем удобнее место, тем пристальнее смотрят и нетерпеливее ждут. Расскажите о нашем человеке. — Он достал из кармана часы с тремя грациями на крышке и некоторое время задумчиво глядел, как движется секундная стрелка. — Вы давно с ним знакомы?
— С шестнадцатого года. Мы воевали в одном дивизионе. Он из корпуса пограничной стражи, служил здесь прежде. На той стороне осталась родня. Большевики узнали об этом и решили его завербовать. «Атлас» —
— Да, на редкость отвратительный тип: поручик-генерал. За один только арест Юденича его бы следовало расстрелять. Не говоря уже о службе красным.
— Однако же Юзеф Пилсудский присвоил ему звание генерала Войска Польского.
— Каков маршал, таков и генерал. Хотя сам же Пилсудский, по слухам, говорил об этом военачальнике, что он вчера русский, сегодня поляк, завтра белорус, а послезавтра — и вовсе негр.
Над лесным убежищем повисла долгая пауза.
— И что ж, его банды сейчас как-то действуют?
— Банды и есть банды, — ответил местный представитель Сент-Этьенской фирмы. — Понемногу разбойничают. Устраивают набеги, но так, без особого смысла, чтобы не скучать. В двадцатом году после прорыва в Белоруссию Бэй-Булак-Балахович получил лесную концессию, и его войско теперь на самообеспечении, но грабить беззащитные деревушки легче, чем лес валить. О, вон смотрите, ваше превосходительство, — видите белый платок на том берегу?
— Вижу.
— Наш человек подает знак. — Управляющий польским филиалом сложил руки у рта и трижды каркнул вороном.
Около ручья появился мужчина средних лет, с закатанными штанами и переброшенными через плечо сапогами.
— Прошу любить и жаловать! Вот и Атлас.
Через несколько минут агент уже стоял перед генералом Згурским.
— Капитан Особого корпуса пограничной стражи… — приложив руку к козырьку почтальонской фуражки, начал он.
— Отставить имена и звания! Докладывайте по сути.
— Как было приказано, встретился с начальником заставы и сообщил, что по имеющимся у меня данным в расположение дивизии генерала Бэй-Булак-Балаховича должен прибыть высокопоставленный представитель французского Генерального штаба для инспекции боеспособности войска и рассмотрения вопроса о целесообразности его финансирования. Предполагается, что специально к приезду француза Бэй-Булак-Балахович пожелает устроить показательную акцию на территории Советской Белоруссии.
— Начальник погранзаставы спросил у вас, откуда получены сведения?
— Так точно. Как и было условлено, я сообщил, что у меня среди балаховцев есть надежный источник из офицеров, которые не желают больше иметь дело с бандитами и хотят сдаться новой власти в обмен на гарантию амнистии.
— Начальник заставы поверил?
— Так точно. И он, и представитель Минского ГПУ. До сего дня я их никогда не подводил.
— Вот и славно.
— Представитель ГПУ осведомился, смогу ли я заранее сообщить о приезде француза. Я ответил утвердительно. Следующий вопрос был — смогу ли я раздобыть план действий балаховцев, но я «честно» сказал, что это неизвестно: если мой источник получит доступ к информации, то я непременно передам ее.