Внутренняя линия
Шрифт:
— Добротная лестница, — заметил, спускаясь, бывший начальник Елчаниновской милиции. — Из лиственницы, что ли? Так и есть — из лиственницы.
— Какая разница? — полюбопытствовала Татьяна.
— Ну, это как сказать… Справная вещь. — Судаков оглянулся по сторонам и рассмотрел при слабом свете лампы какую-то церковную утварь, иконы в окладах. — Надо ж, не думал, не гадал, что буду в церкви жить.
— Нет-нет, — спускаясь вслед за Судаковым, возразила Татьяна Михайловна. — Посмотрите дальше, в углу должна быть дверь.
— Ага, есть. Эва, да тут вход — хоть на коне езди! Сажени в полторы, не меньше!
— Здесь, вероятно, был выход из-под крепостного
— А вон и комнаты! — Судаков ткнул пальцем в едва просматривающиеся темные провалы дверей. — А там, кажись, решетка. Точно, решетка. — Он поднес лампу ближе. — И, кажись, мертвяк лежит. — Петр Федорович чуть заметно поежился от суеверного холодка, пробежавшего по спине. — Ну да ничего. Мы его не потревожим, а так он, по всему видать, сосед тихий. Недельку-другую пересидим, глядишь, все уляжется… Мне здесь тоже раздолье, — он кивнул в сторону комнат, — какую хошь выбирай.
— Хорошо, что вас здесь все устраивает, — неловко улыбнулась Татьяна Михайловна. — Я наверху расположусь, еду вам буду приносить. Василий Матвеевич обещал позаботиться.
— Да не волнуйтесь. Возвращайтесь уже. Время позднее, пора и отдохнуть.
— Вам здесь одному не будет страшно?
— Так, если что, с соседом поболтаю, — ухмыльнулся Судаков, подкручивая кавалерийский ус.
— Зря вы так, — пожурила его Згурская. — Ну, счастливо оставаться.
Она сделала несколько шагов к выходу и остановилась:
— Петр Федорович, вы сейчас слышали?
— Что?
— Не знаю, как и сказать… Как будто глубокий вздох.
ГЛАВА 23
«Мы возвратились на круги свои!»
Тимошенков утер пот со лба:
— Рулевые тяги проверили?
— Конечно! — утвердительно кивнул представитель государственной приемки.
— А тормоза? Здесь, видите ли, следует обратить особое внимание на крепления. Очень капризный узел. — Сергей Артемьевич поймал себя на мысли, что сегодня, буквально с того момента, как пограничный сторожевой катер в Маркизовой луже [29] остановил аргентинский грузовой пароход «Эсперанса», без умолку болтает по-русски и ничего не может с этим поделать.
29
Маркизова лужа — часть Финского залива от Кронштадта до Санкт-Петербурга.
Тимошенков чувствовал, что получает физическое удовольствие от разговора на родном языке. Это было нечто сродни легкому опьянению, оттого он все время улыбался и бросался объяснять подробности, и без того понятные опытным техникам.
— Сергей Артемьевич! — поправляя массивные очки в роговой оправе, окликнул его учетчик с неизменным гроссбухом под мышкой. — Вас тут один товарищ спрашивает.
— Какой товарищ? — удивленно поглядев на учетчика, поинтересовался Тимошенков.
— Из Москвы. Половину машин отсюда в Москву погонят своим ходом, вот он и хотел с вами переговорить.
— А, ну конечно, конечно! — Тимошенков вытер руки тряпкой. — Куда идти?
— Я проведу.
Они миновали заставленный контейнерами двор и поднялись по железной лестнице в маленькую комнатку учетчика. За столом, дымя сигаретой и закинув ногу на
«На пролетария не похож, — для себя отметил Механик. — Руки холеные. Сколько ему? Лет тридцать, может, больше. Выглядит очень моложаво, спина прямая — точно аршин проглотил… Должно быть, кадровый военный».
— Мне того… Подождать на улице? — с подобострастной опасливостью спросил учетчик.
— Сделайте любезность, — по-хозяйски кивнул москвич. Он ткнул окурок в пепельницу и поднялся, резко протягивая Тимошенкову руку для пожатия. — Ганин.
— Добрый день, чему обязан?
— Мечтал познакомиться. Мой старый приятель, мичман Протасов, писал о вас много хорошего. Кстати, он говорил, что предупредит вас о нашей встрече.
— Да, припоминаю… — Тимошенков замялся.
— Сергей Артемьевич, — понижая голос, заговорил Ганин, — можете ничего не бояться. Я такой же офицер, как и вы. Более того, мы в одном звании. Если мой друг Протасов не ошибается, мы с вами одинаково болеем за наше Отечество и видим его будущее не европейским изгоем, каким желают его сделать всякие ллойд-джорджи, пуанкаре и вильсоны, а сильным, мощным государством! В России произошла хирургическая операция: тяжелая, болезненная, стоившая большой крови и неисчислимых потерь. Но теперь у нашей страны появился шанс выжить. Уверен, вы это понимаете и потому находитесь здесь.
— Да, — подтвердил Механик.
— Отрадно, что вы приехали. Наша страна остро нуждается в грамотных, талантливых специалистах. Вы, конечно же, знаете о новой экономической политике?
— Очень немного. Я из порта непосредственно сюда. В городе еще не был. А там, в Париже, о здешних новостях почти ничего не известно.
— Это плохо, Сергей Артемьевич, очень плохо. Мы верим, что среди тех, кого ужасы гражданской войны заставили покинуть Отечество, — будто стоя на трибуне, вещал Ганин, — есть немало в высшей степени хороших, талантливых, как я говорил уже, честных людей. Оголтелое белогвардейское руководство намеренно скрывает от вас — простых граждан — то положительное, что происходит здесь. Если желаете, давайте в порядке испытания автомобиля проедем по Ленинграду! Вы сами увидите, как он изменился к лучшему!
— Это хорошая мысль. Я в последний раз здесь был почти десять лет назад. Потом фронт, Москва, опять фронт, а дальше — Париж.
— Протасов мне писал о вашей судьбе. Очень интересная история… Ну так что, я распоряжусь, чтобы подготовили автомобиль к выезду?
— Сделайте одолжение.
Ганин вышел из-за стола и, приоткрыв дверь, вызвал учетчика. Тот внимательно выслушал приказ, и вскоре по железной лестнице застучала дробь шагов.
— Вы знаете, у нас с вами в чем-то похожие судьбы, — уже без прежнего пафоса продолжил Ганин. — Я начинал службу в Москве, а потом по семейным обстоятельствам перевелся в Петроград и далее служил здесь. Тоже в бронедивизионе, только в Северной армии у Рузского. С четырнадцатого и по восемнадцатый год. Трижды в госпитале отдыхал, неделю в плену провел, удачно бежал.
— Тут мне до вас далеко. Я ведь, извольте понять, офицер военного времени. Сражался, конечно. Но по большей мере работал в конструкторской группе Кречетникова.
— Как же, как же! Я и сам с ним был знаком, и с дочерью его. Одно время даже за ней ухаживал. Как говорится, тесен мир. Она ведь, помнится, вышла замуж за Владимира Игнатьевича Згурского, а вы, как писал мне Протасов, до встречи с Дмитрием собирались идти работать к этому генералу.
— Да, Владимир Игнатьевич предлагал мне работу.