Внутри пророчества
Шрифт:
– Он ведь лекарь, – как-то потеряно напомнил Олим.
– Я принял решение, – не слушая его, провозгласил Витт, поднимаясь с кресла. – Этот старик…
Он не договорил. Ведар вдруг согнулся. Дикая судорога прошла по его лицу, и он зашелся в страшном приступе кашля.
Витт среагировал быстро. Метнувшись к больному, он одной рукой сдернул с себя плащ, другою – выхватил нож. Веревки были перерезаны, освобождая ведару руки. Судья закутал старика в теплый мех своего одеяния.
– Уведите его, – велел Витт. – Дайте старику хлеба и горячей похлебки.
Толпа
– Вам нужны жертвы? – крикнул Судья. – Получите. Завтра в полдень вы можете убить его. Виновен он или нет. А ночью я сам поймаю оборотня. Смерть ведара будет на вашей совести. Двое ночью пойдут со мной. Олим?
– Хорошо, – тут же откликнулся староста. В его голосе слышалось облегчение. – Вторым возьми Янека. Он лучший мечник у нас и… он честен.
Старика проводили в избу, укутали шкурами и принесли ему еду. Витт решил поговорить с ведаром.
– Твой плащ, -старик указал на одеяние Судьи.
– Вижу, – коротко отозвался тот. – Это смертельно?
– Да. До казни все равно не дожить. На рассвете…уйду к Мелит.
– Я догадался. Проклятье ведаров. Они не знают, а я знал. Все умирают, не смея применить дар к себе.
– Да… – старик улыбнулся.
– Ты принял эликсир Аты перед судом. Он был у тебя с собой?
– Нет, – ведар уставился в миску с похлебкой.
– Почему ты не пришел в селение, когда установили частокол?
– Привык жить в своем доме, – в тоне старика зазвучали упрямые нотки.
– Не злись, – грустно попросил Витт. – Я все понял. И прости меня, старик.
– За что? – на миг спокойствие ушло из глаз ведара.
– Ты знаешь…
Подхватив плащ, Судья вышел на улицу.
Оборотень возвращался в избу ведара. Еще было темно, но рассвет уже витал в воздухе. Чудовище шло неспеша. На его морде, покрытой клоками грязной шерсти, бурели пятна крови. Охота была удачной.
До дверей избы оставалось совсем немного, когда Олим, с мечом в руке, вышел из-за угла. Чудовище зарычало и бросилось на человека. Староста отпрыгнул в сторону и сделал выпад. Монстр увернулся. Тут же из-за другого угла избы показался Янек. Вдвоем с Олимом они начали наступать на оборотня, изредка путаясь достать его мечами. Зверь уворачивался, рычал и пятился.
Витт легко соскочил с ветки кедра, на которой просидел почти всю ночь. Он оказался прямо за спиной чудовища. Оно резко развернулось и прыгнуло на нового противника. Витт вскинул правую руку, под рукавом скрывался маленький взведенный арбалет. Левой рукой Судья быстро спустил стрелу. Серебряный наконечник блеснул в воздухе и утонул в сердце зверя.
Трансформация была мгновенной. И вот на земле уже лежало голое грязное тело мальчишки. Слева из груди торчала стрела. Лицо было испачкано чужой кровью.
– Вот и все, – пробормотал Олим.
Они повернули к деревне.
Ведар умирал. Он почти постоянно в течение ночи кашлял. Теперь же, когда светало, болезнь отступила, освобождая дорогу смерти.
– Я приютил его, – шептал старик Витту. – Нет детей… Я его любил… Хотя знал… Лучше я за него…
– Поздно, –
– А ты… Он говорил о тебе.
– Мальчишка?
– Нет. Другой…Приходил. Плащ черный… с соболем. Капюшон…Только глаза…Книга у сына мельника… Пророчество.. Герой с гор… Судья…
– Обо мне нет пророчеств.
– Он принес…Еще сказал…Не на юг…Запад… Туда…Ты долж….
Старик зашелся в диком приступе кашля. Изо рта пошла кровь. Ясные глаза закрылись. Смерть, прекрасная дева Мелит, забрала свое.
Витт вышел из избы. Было уже совсем светло. Опять падал редкий, грязный снег. Сын мельника молча отдал Судье книгу.
Не было пророчеств о Разрушителе, не узнан остался он. Зато все ждали Героя…
Витта передернуло от отвращения.
На поляне, среди леса, заваленного хлопьями снега, разметались тела. Кровь пачкала белёсый покров земли. Так начинался день.
Облокотившись спиной о дерево, на краю этой смертельной поляны сидел человек. Его одежда пестрела порезами. На груди рваной раной блестела кальчуга. Кое-где бурели пятна крови. Не его, а тех, кто по лезвию его клинка ушёл в объятия Мелит. Воин отёр щеку, по которой бежала струйка тёплой тёмно-красной жидкости. Царапина на виске – единственная плата за семь смертей.
Он ждал. Ждал тех, ради кого рисковал сейчас жизнью, один, против толпы. Он хотел увидеть, как смягчатся их лица, замороженные ранее страхом, как в глазах вспыхнет надежда, радость свободы. Ради этого следовало встречать рассвет с мечом в руках.
Они появились. Горстка крестьян тихо подобралась к поляне. Оборванные, холодные, отчаявшиеся. Они столпились на другом конце поляны. Воин замер, наблюдая за ними.
В тишине послышался их испуганный шепот. Кто-то тихо читал охранительную молитву. Трупы внушали людям ужас. Слишком яркой казалась кровь на фоне снега, слишком непривычны позы разметавшихся тел, слишком много боли в глазах умерших.
Понемногу крестьяне осмыслили увиденное, осмелились поглядеть дальше, через поляну, на того, кто убивал ради них. Он затаил дыхание. Вот сейчас, сейчас свершится чудо. Они начнут оживать, улыбки, неумелые, робкие расцветут на лицах, в глазах появится тихий вопрос: свободны?…
Чуда не было. Крестьяне опускали глаза, не смея встретить его ожидающий взгляд. Для них он был страшнее поверженных врагов. Машина смерти, живой ужас, чудовище…
И тут он понял, что устал. Дикая ноющая боль коснулась сердца. Всё напрасно. Напрасно он рисковал ради этих жалких людишек, не способных даже подумать, как постоять за себя. Напрасно убивал. Может, даже жил напрасно. Теперь он хуже зверя. Для них, пославших его в бой.
Нет. Так дальше продолжаться не может. Не стоит жизнь того, чтобы растрачивать её на ненужные битвы, на бессмысленные смерти. Нужно идти. Уходить из этих краёв, полных бездеятельной, трусливой жестокости. Здесь никто не стоит его смерти. Здесь, как и везде. Он так давно бродит по этому миру в поисках того, что возможно даже и не существует. Что было просто очередной сказкой его любимой бабушки.