Во имя истины и добродетели(Сократ. Повесть-легенда)
Шрифт:
И в один из последних дней отсрочки, на рассвете, со скрежетом железным отворилась дверь к Сократу в каменную одиночку, и, пробужденный ото сна, приподнялся с деревянного ложа Сократ и, увидев благообразное лицо Критона, спросил:
— Что это ты пришел в такое время, Критом? Или не так уж рано?
— Едва светает, — сказал Критон, садясь в ногах Сократа.
— Удивляюсь, как это тюремный страж впустил тебя.
— Он ко мне уже привык, к тому же я отчасти и ублаготворил его. Удивляюсь я тебе, Сократ, — с улыбкой продолжал Критон, — как сладко ты спишь, невзирая на беду, постигшую тебя. И прежде
— Но ведь было бы нелепо, Критон, в мои-то годы роптать на то, что приходится умирать.
— И другим, Сократ, случалось на старости лет попадать в такую же беду, однако же их старость нисколько не мешала им роптать на свою судьбу.
— Это правда… Но ты не сказал, зачем так рано пришел.
— Я пришел с тягостным известием, Сократ, тягостным и мрачным…
— Уж не прибыл ли с Делоса священный корабль?
— Он еще не прибыл, но его ждут не сегодня завтра. И тогда, Сократ, тебе необходимо будет кончить жизнь.
— В добрый час, Критон. Если так угодно богам, пусть так и будет.
— А почему бы тебе не бежать, Сократ? Ведь не так уж много требуют денег те, кто берется вызволить тебя отсюда. В твоем распоряжении все мое имущество. К тому же у нас с тобой немало друзей, готовых заплатить за тебя. Зря ты качаешь головой, Сократ. Разве это справедливо: предать самого себя, если есть возможность спастись. Кроме того, отказавшись от побега, ты предал бы и собственных сыновей: ты собрался их покинуть, между тем как мог бы их взрастить и воспитать. Подумай… впрочем, думать уже некогда. Решай, дружище!
И сказал Сократ:
— Милый Критон, твое усердие было бы очень ценно, если бы оно было еще и верно направлено. Давай-ка обсудим, следует ли мне бежать отсюда. Представь себе, что, как только мы собрались удирать, пришли вдруг Законы и Государство и, заступив нам дорогу, спросили: «Послушай-ка, Сократ, что это ты замыслил? Или, по-твоему, возможно государство, в котором судебные приговоры не имеют никакой силы?» Что мы на это ответим, Критон? Или, может быть, так оправдаемся: «Государство поступило с нами несправедливо»?
— Именно так, клянусь Зевсом, Сократ!
— А Законы бы ответили: «Скажи, порицаешь ли ты те из нас, Законов, которые имеют отношение к браку? Ведь на основе их произвели тебя отец и мать». Нет, не порицаю, ответил бы я на это. «А те, которые относятся к воспитанию ребенка и его образованию? Ведь ты сам был воспитан согласно им! И разве не хорошо распорядились те из нас, Законов, в чьем ведении это находится?» Хорошо, сказал бы я. «Так неужто ты настолько мудр, что уже не замечаешь, что отечество дороже и матери и отца, что оно и более почтенно и более свято? И если оно к чему приговорит, то долг повелевает нам терпеть невозмутимо, будут ли то побои или оковы, пошлет ли оно на войну, на раны и смерть. Все это нужно выполнить, ибо в этом заключается высшая справедливость!» Правду ли говорят Законы или нет, Критон?..
— Кажется, правду…
— А дальше они сказали бы вот что: «У нас, Сократ, есть много доказательств того, что тебе нравились и мы, и наше государство. Ты почти не выезжал из нашего города, разве что на войну. Ты никогда не путешествовал подолгу, как другие люди, и не нападала на тебя охота увидеть другие города с другими законами.
— Непременно согласимся.
— Но, положим, — мне скажут Законы, — ты ушел бы из родных тебе мест и прибыл, к примеру, в Фессалию, к друзьям Критона. Там величайшая распущенность и неустройство, но там, наверно, с удовольствием бы посмеялись твоему рассказу о том, как, скрывшись из тюрьмы и переряженный в козью шкуру или еще во что-нибудь, чтобы быть неузнанным, ты скитался, как беглый раб. И вот будешь ты жить в Фессалии, пресмыкаясь перед каждым и прислуживаясь, и ничего тебе не останется, кроме как услаждать себя жратвой твоих чужеземных благодетелей, как будто ты отправился в чужую страну на обед. А что же станет, Сократ, с твоими беседами о справедливости и добродетели? Уверяю тебя, милый мой Критон, что отголосок этих речей гудит во мне так, что я не могу слышать ничего другого. Вот ты и знай, каково мое мнение о побеге. Если же ты станешь мне противоречить, то будешь говорить понапрасну. Впрочем, если думаешь одолеть меня, говори!
— Но мне нечего сказать, Сократ…
— Так перестань же, дорогой мой, уговаривать меня, чтобы я ушел отсюда вопреки Законам…
И с тем покинул друга Критон.
…И настал последний час Сократа, и пришла к нему Ксантиппа и, бросившись к ногам закованного мужа, заплакала-запричитала:
— Да на кого ж ты меня покидаешь, Сократ! Чем тебе не мила была жизнь, что ты связался с этой философией, будь она трижды проклята! Да что ж ты не сломил свою гордыню перед судьями, непутящая твоя голова! О, заступники-боги! отвратите Аид от души Сократа. О великий Зевс-громовержец! Смилуйся над моими сиротками!..
— Уймись, женщина, — сказал Сократ, ласково коснувшись рукой вздрагивающих плеч жены.
И тут вошли один за другим Критон, Эсхин, Симон, Симмий и Аполлодор с заплаканными лицами и, усевшись на лавку у стены, понуро покосились на Ксантиппу.
— Ой, Сократ! — истошно закричала Ксантиппа, хватаясь за окованные ноги мужа. — Да неужто ты последний раз видишься с друзьями, а друзья с тобой?! Да неужто ты покинешь нас навсегда!.. — И начала Ксантиппа биться головой о ложе, и попросил Сократ соседа:
— Симон, пожалуйста, уведи ее домой…
И Симон, подойдя, почти силком увел Ксантиппу. И вошел тотчас прислужник, дабы снять ножные оковы с узника, и пока снимал, Сократ спросил:
— А что же Платон не пришел? Уж не случилось ли с ним что-нибудь?
— Он болен, Сократ, — тихо ответил Критон. — К тому же, я думаю, было бы слишком тяжело для него присутствовать при твоей кончине. Ты ведь знаешь, как он любит тебя.
— Так передайте ему: пусть на время бежит из Афин. Было бы величайшим несчастьем, если бы участь старика Сократа разделил бы еще и Платон. Пусть он продолжит то, что не успел и не сумел его учитель.