Во имя Ленинграда
Шрифт:
Заканчивая доклад, я вновь повторил свою просьбу об отмене приказа о перемещениях среди командования полка, но теперь реплик не последовало.
Некоторое время в кабинете стояла тишина, которую нарушил комбриг:
– Раз все молчат, снимем с полка на десять дней часть боевых задач. За это время они подтянут "хвосты", облетают район боевых действий с новым пополнением. Оставим шестерку самолетов И-16 - пусть на них летают ночью. Задержим на время замену замполита, а все остальное оставим так, как было решено.
Вечером, во время ужина, Кондратьев сказал:
– Товарищи!
Раздались дружные рукоплескания.
Такого сюрприза я не ожидал, поэтому стоял смущенный и смотрел в тарелку. Что же я молчу? Ведь в таких случаях положено ответить по уставу.
– Служу Советскому Союзу!
– А теперь, товарищи, позвольте вручить Голубеву и погоны старшего офицера, пусть растет на них количество звезд, - так закончил командир бригады свою краткую речь.
Ужин проходил в теплой товарищеской обстановке. Постепенно снялась усталость. Петр Васильевич подробно расспросил меня о семье, проживающей в Старой Ладоге, "на бойком месте", как выразился он. В конце ужина он положил руку на мое плечо, посмотрел в глаза.
– Устал ты, гвардии майор, порядочно, нужно бы немного отдохнуть, да вот обстановка сложная. Подержись еще немного, как вернется Борисов, дам дней на десять отпуск, съездишь к семье. Дочь-то, наверное, еще и не видел?
– Видел один раз. Пять месяцев ей было тогда, - ответил я Петру Васильевичу.
...Боевая работа полка на следующий день началась очень рано. Собственно, она и не прекращалась. Дежурные ночные экипажи из эскадрильи Цоколаева, летавшие еще на "старичках" - истребителях И-16, поднимались в воздух на перехват одиночных бомбардировщиков, наносивших удары по войскам переднего края Ораниенбаумского плацдарма.
Утром в столовой собрали летчиков. Каждый из присутствующих с нетерпением ждал, какую задачу будем выполнять и кто первый полетит. Одно для всех было ясно, что на первое боевое задание со мной пойдут "старики". Потом, по мере восстановления боеспособности, несколько сниженной двухмесячным пребыванием в тылу, постепенно начнет вводиться в бой "молодежь".
Узнав о новом плане работы полка в течение восьми - десяти дней, присутствующие восприняли его по-разному. Одобрительные взгляды Васильева, Кожанова, Цыганова - опытных воздушных асов - показали, что они понимают такое решение и рады ему. Вдруг из группы "молодежи" раздалась громкая реплика младшего лейтенанта Селиверста Бычкова:
– Опять взлеты да посадки! Когда же боевые задания?
Пришлось жестом приказать Бычкову встать. Он быстро поднялся, принял строевую позу. Глаза у него были умные, но озорные. Он, нисколько не смутившись и даже улыбаясь, смотрел на меня. Бычков был самым старшим по возрасту не только среди молодых пилотов,
Бычков выделялся не только возрастом. У него довольно своеобразно складывалась судьба, в том числе и военная. Он родился в 1917 году в Одессе в семье служащего. Под нажимом родителей и с перерывами только в 1936 году с трудом окончил 10 классов, хотя учился неплохо. Дальнейшее образование посчитал бесполезным делом. Его не увлекла даже мечта многих юношей той поры - стать летчиком. Пошел работать чернорабочим в порт. Но все же попытался учиться в аэроклубе. Однако за систематические пропуски занятий и даже учебных полетов был отчислен, не совершив самостоятельного вылета на У-2. Поступил на вечерние курсы шоферов. Эта профессия вроде бы полюбилась. Но ездить по любимой Одессе ему не пришлось. Осенью 1938 года призвали служить в Военно-Морском Флоте.
Бычкова зачислили краснофлотцем в аэродромную роту авиационного гарнизона под Нарвой. Там началась нелегкая служба - шофером бензозаправщика. Днем и ночью, в трескучий мороз и проливной дождь бензозаправщик от самолета к самолету, от аэродрома до склада горючего и обратно сновал, как ткацкий челнок. Селиверст понял, что уйти с бензозаправщика на другую машину в армии можно только в том случае, если работать отлично, быть примером во всех делах. А одессит, надо сказать, был избалован, служба давалась ему труднее, чем многим другим.
Однако старание, усердие и расторопность Бычкова были замечены командиром роты. В январе 1939 года Селиверст как лучший водитель был переведен в управление авиабригады на должность шофера легкового автомобиля. Возил бы он командира до конца четырехлетней службы, если б не грянула война.
Быстрое продвижение врага к Ленинграду и захват Одессы, где остались родители, огнем обожгли сердце Селиверста. После долгих раздумий он обратился к командиру бригады с рапортом, в котором просил послать его в авиаучилище.
Командование учло, что он когда-то занимался в аэроклубе. В сентябре 1941 года Бычков был направлен в глубокий тыл в запасной учебный авиаполк морской авиации. Его зачислили курсантом-летчиком только потому, что направил его на учебу И. Г. Романенко - командир прославленной 61-й истребительной авиабригады Балтийского флота.
"Ну что ж, будем учить", - написал на документе командир полка, а ниже своей резолюции добавил: "По окончании курса обучения направить в 61-ю ИАБ".
Прошел год упорной учебы. И курсант, и инструкторы трудились на совесть. Шофер Бычков освоил два учебных самолета (У-2 и Ут-2) и боевой И-16, успел сделать несколько провозных полетов на двухштурвальном учебном самолете конструкции Яковлева, а на фронт не попал. Он сумел убедить командира полка послать его на дополнительное обучение на самолете Як-7 в Ейское военно-морское училище. Срок учебы продлился еще на три месяца. В начале января 1943 года, получив звание младшего лейтенанта, Бычков прибывает на аэродром Новинки в 13-й авиаполк. Здесь тоже счастливая звезда подсветила своим огоньком его летный путь - он в числе восьми пилотов был переведен к нам, в 4-й гвардейский.