Во имя любви
Шрифт:
Наверное, стоило бы испытать, сработала ли ее уловка — раскрепостила ли ее эта ночь? Правдиво ли старинное музыкантское поверье? Пробудились ли в ней новые таланты? Словом, надо бы спеть. Но петь Флоренс не могла, ее душил стыд. Она беззастенчиво использовала Ричарда, злоупотребила его порывом. Не очень-то этично вступать в интимную связь с мужчиной из столь эгоистических побуждений, как надежда улучшить свои вокальные данные.
Так что сегодня работа не шла. На коленях у Флоренс лежала папка с набросками композиции по мотивам народной кельтской музыки, нечто вроде мини-оперы —
Да вдобавок еще ехидный голосок из глубин подсознания так и нашептывает горькую истину: если хорошенько покопаться в себе, она, Флоренс, уцепилась за старое поверье лишь как за предлог, чтобы отдаться Ричарду. Потому что ей этого страшно хотелось. Хотелось, как ничего другого в жизни.
И если голосок прав, ее сердце в опасности. Они с Ричардом не пара. Они никогда не сумеют приспособиться друг к другу, любой союз между ними обречен окончиться разочарованием для обоих.
Стараясь отрешиться от горестных мыслей, Флоренс уставилась на лежащую на коленях партитуру. Внезапно в мелодию баллады, звучащую в ее мозгу, вкрались какие-то посторонние, вполне реальные, но отнюдь не мелодичные звуки. С некоторым трудом молодая женщина признала в них трезвон телефона. Ну вот, подниматься теперь и тащиться в кухню — по странной прихоти хозяев квартиры телефон был именно там.
Интересно, кто же это так усердно ее добивается? Пятый раз за день. Предыдущие разы Флоренс гордо не брала трубку, но сейчас все же встала и побрела к двери. А вдруг звонят по работе? Конечно, опять она обманывала себя, ведь влекла ее в первую очередь надежда узнать, не Ричард ли ее ищет.
Поймав себя на этой мысли, Флоренс с досадой тряхнула головой. Спутанные пряди волос — сегодня она оставила их распущенными — упали на лицо. Смахивая их, Флоренс вышла в прихожую и буквально уткнулась лицом в широкую мужскую грудь, обтянутую голубой футболкой. Не веря себе, она подняла голову — и встретилась с пристальным взглядом ярко-синих глаз. Тех самых, что преследовали ее в жарких обрывочных снах всю неделю, особенно же этой ночью.
— Ричард? — Флоренс не находила слов.
Они стояли так близко, что ее обдавало уже знакомым теплом сильного тела. Но молодая женщина и не подумала отшатнуться, шагнуть назад. Напротив, ей приходилось прилагать все усилия, чтобы не упасть на грудь возлюбленному.
Ричард тоже молчал. Но взглядом буквально пожирал обнаженные руки и ноги Флоренс. Ей казалось — еще миг, и она не выдержит, взмолится о повторении прошлого вечера.
— Опять расхаживаешь полураздетой, — наконец нарушил он молчание. — И, кстати, забываешь запереть дверь. Я подошел, а она была приоткрыта.
Что верно, то верно. Прав по всем пунктам. Флоренс вообще отличалась рассеянностью в мелочах вроде дверей, а из-за жары на ней сегодня был лишь легкий и предельно легкомысленный костюм: пестрая мини-юбочка с запахом и такой же пестрый топ, размером напоминающий скорее лифчик от купальника. Вообще-то
Она набрала в грудь побольше воздуха, силясь противостоять искушению. Нет, хватит, она еще не пришла в себя от первого столкновения с миром плотской любви. Во всяком случае, эмоционально. Физически-то ее тело просто умоляло о втором уроке.
— Но ведь так жарко. Кроме того, загар снова входит в моду, ты что, не слышал?
Флоренс болтала всякий вздор и прекрасно сознавала это. А что поделать? По крайней мере, хоть какой-то способ найти работу губам, помешать им прильнуть к губам Ричарда.
— Слышал. Но все-таки буду весьма признателен, если ты накинешь хотя бы халат или рубашку.
Молодая женщина недоуменно покачала головой. С чего это он?
— Видишь ли, — пояснил Ричард, правильно истолковав выражение ее лица, — мне очень трудно с тобой разговаривать, когда ты почти голая. Сильно отвлекает. А мне сейчас отвлекаться нельзя. Хочу сказать тебе нечто важное.
Его улыбка могла бы растопить разом все льды Гренландии. Во всяком случае, так казалось Флоренс. Сама она просто таяла под этой улыбкой. От сознания, что ему нравится ее тело, что оно отвлекает его, мешает сосредоточиться на деле — его, хладнокровного и собранного бизнесмена! — молодая женщина трепетала.
— Может, нам все-таки пройти в комнату? — предложил тем временем Ричард.
Флоренс неловко кивнула, вспомнив наконец об обязанностях хозяйки дома. Они вошли в гостиную, откуда продолжали литься звуки музыки. Тут-то молодая женщина заметила, что, вставая с кресла, чтобы подойти к телефону, умудрилась уронить партитуру. Нотные листы разлетелись по всему полу. Покраснев от смущения, она бросилась подбирать их.
— О, Люкк Келли, — заметил Ричард. — Его голос гораздо богаче, чем у Шона Кина, тебе не кажется?
Флоренс так и застыла, стоя на коленях на полу и протянув руку за очередным листом. Ричард знает «Даблинерз» и разбирается в кельтской музыке настолько, чтобы судить о вокальных данных того или иного исполнителя? Кто бы мог подумать? Он, ассоциирующийся у нее исключительно с официальным стилем?
— Да, кажется, — зачастила она, почему-то краснея еще сильней. — Хотя вообще-то, согласись, что и «Даблинерз», и «Чифтайнз» лишь капли в море. Музыкальное наследие кельтов просто-таки требует более полной и широкой обработки…
Спохватившись, что, сев на любимого конька, не в меру увлеклась, Флоренс умолкла. Но было уже поздно. Ричард внимательно посмотрел на нее.
— И ты взяла эту задачу на себя? Втихомолку обрабатываешь кельтские мотивы?
Не в силах пошевелиться, она уставилась на него, хотя и сознавала, что продолжает себя выдавать, безмолвно подтверждая его догадку. И что теперь? Но, вопреки ее опасениям, Ричард и не думал смеяться. Протянув руку, он помог Флоренс подняться.
— Не сомневаюсь, у тебя все отлично получится. Но скажи: для чего такая скрытность? Почему ты делаешь из этого тайну?