Во имя отца
Шрифт:
— Спасибо, что сказал. Я постараюсь быть для тебя как можно более полезной в ходе этого путешествия.
Она говорила спокойно, глядя ему прямо в глаза:
— Я думаю, путешествующая супружеская чета не будет выглядеть особо подозрительной. Я смогу общаться с жителями стран, через которые мы едем, на их родном языке. Я здорова, неглупа и вполне подхожу для этой роли. Ещё до того, как мы доберёмся до Москвы, ты перестанешь жалеть о том, что я — твоя спутница.
Мирек скептически хмыкнул, но ответить не успел, потому что как раз в этот момент в комнату вошла старуха, неся поднос с мясом по-флорентийски. Она положила каждому по порции
— Вы все, в том числе и Беконный Священник, должны помнить, что самое главное в этом деле — моя конечная цель.
Он указал на Аню:
— Если она мне помешает, я уничтожу её. Если за нами будут гнаться, а она отстанет, я брошу её. Если она будет ранена, я оставлю её.
Всё это было сказано резким тоном. Хайсл заёрзал на своём стуле, согласно кивая Миреку, а Аня сухо сказала:
— Это и так всем ясно, Мирек Скибор. Ладно, раз я твоя жена, я должна знать хоть что-нибудь о твоих привычках и вкусах… Ты любишь музыку?
Хайсл, посмотрев на Мирека, понял, что тот ошеломлён неожиданной сменой темы разговора. Скибор погладил свои теперь уже хорошо заметные усы, пожал плечами и сказал:
— В какой-то мере да.
— А что именно?
Он ответил, как бы защищаясь от её внезапного напора.
— Нашу музыку. Хорошую польскую музыку. Например, сонаты и мазурки Шопена.
Аня довольно улыбнулась:
— Я тоже. Мне нравятся его этюды. Больше всего я люблю «Бабочку». Ты когда-нибудь её слышал?
Мирек кивнул. Отец Хайсл впервые за всё время их беседы заметил, что Скибор немного оживился. В течение следующих двадцати минут до окончания ужина Мирек с Аней болтали о Шопене и вообще о польской музыке. Отец Хайсл, не будучи большим любителем музыки, почти не участвовал в их разговоре.
В конце ужина Мирек отказался от кофе, объявил всем, что ему завтра рано вставать, и покинул Хайсла и Аню. Отец Хайсл мягко сказал Ане:
— Твоя задача не из лёгких, дитя моё. С этим человеком будет трудно. Как бы там ни было, может, ты и будешь находиться в опасности рядом с ним, но, я уверен, опасность не будет исходить от него самого.
— Я думаю, вы правы, отец мой. Но если он сам так жаждет выполнить эту миссию, что готов убивать всех, кто встретится на его пути, значит, это нужно не только церкви, но в какой-то мере и ему самому? Могут ли его амбиции помочь церкви?
Наливая кофе в обе чашки, она вспомнила, что Хайсл обычно клал себе два кусочка сахара и добавлял немного молока.
— Да, Аня. Верь мне, это так. Но я не могу рассказать тебе о конечной цели операции.
— Из опасений, что меня могут схватить?
— Да.
— А не для спокойствия моего духа?
Отец Хайсл взял чашечку, обдумывая ответ. Эта девушка слишком умна для того, чтобы говорить ей всякие банальности. Он отхлебнул немного кофе и спокойно произнёс:
— Я даже этого не могу тебе сказать. Беконный Священник сообщил тебе всё, что ты должна знать. А спокойствие духа тебе принесут молитвы.
Она смиренно ответила:
— Да, отец мой.
Но Хайсл знал, что её ум будет подхлёстывать её любопытство. Он сказал:
— А хорошо ты с ним сегодня справилась! Тебе будет легче, когда он наконец осознает, что ты можешь помочь ему, и когда он привыкнет к тебе.
Аня улыбнулась:
— Не волнуйтесь, у меня с ним всё будет нормально. Я позабочусь о спокойствии своего духа, а вы берегите себя.
У
Однажды Миреку пришлось допрашивать двух монахинь в Кракове. Их подозревали в связи с диссидентами. Одной из них было лет сорок, она была ничем не привлекательной женщиной. Вторая была симпатичной девушкой. Мирек допрашивал их по отдельности. Допросы были длительными. Когда он допрашивал молоденькую, то почувствовал, что его взгляды, да и вообще просто то, что он — мужчина, производили на монашку определённое впечатление. Она была одета в длинные одеяния. Всё, что он видел, было её лицо. Но он мысленно раздел её, пытаясь представить её скрытое под монашеской одеждой мягкое обнажённое тело, и почувствовал возбуждение.
На этот раз, с Аней Крол, всё обстояло иначе. Она была не в монашеских одеяниях. Её платье из мягкой шерстяной ткани отнюдь не скрывало очертаний фигуры. Мирек отметил полную грудь, узкую талию и красивые ноги. Лицо было красивым, кожа нежного оливкового цвета, а густые волосы отливали иссиня-чёрным. Но в своём воображении он мог представить её только облачённой в монашеские одеяния и головной убор.
Комната Мирека была обставлена по-спартански. Односпальная кровать вдоль стены, шкаф для одежды и небольшой стол с единственным стулом.
Мирек подошёл к окну и остановился, разглядывая улицу. Пошёл мелкий дождь, и тротуары заблестели, отражая уличные огни. По тротуару медленно прошла парочка, при этом и мужчина, и женщина о чём-то спорили, активно жестикулируя. Мирек решил, что это супруги. Он и сам однажды был на пороге того, чтобы стать главой семейного очага. Избранницей Мирека была дочь одного полковника из их управления. Она была симпатичной, очень жизнерадостной и страстной в любви. Он видел, что у неё бурный характер, но не очень беспокоился, так как полагал, что она умеет держать себя в руках. Ему нравились женщины с характером. Умная и симпатичная жена — достояние перспективного офицера, каким себя считал он. Через несколько недель Мирек решил сделать ей предложение. Он был воспитан в соответствии с давними традициями, так что прежде, чем заговорить об этом с ней, попросился на приём к её отцу по личному вопросу. Встреча была назначена в кабинете полковника после окончания рабочего дня. Он постучал в дверь с некоторым волнением, так как полковника все побаивались: он был жёстким и требовательным начальником.
Видимо, полковник сразу почувствовал беспокойство Мирека. Он указал ему на кресло, достал из стола бутылку водки и два стакана. Затем снял фуражку и бросил её на стол между ними, давая понять Миреку, что их беседа носит неофициальный характер. Обжигающая жидкость немного успокоила Скибора. Он по-военному чётко сказал:
— Товарищ полковник, я прошу руки вашей дочери Ядвиги.
Слова Мирека произвели на полковника странное впечатление. Его глаза расширились от изумления, и он буквально впился в Мирека взглядом, как бы желая убедиться, не шутит ли тот. Удостоверившись, что Мирек говорит серьёзно, он проглотил весь стакан водки, энергично мотнул головой и воскликнул: