Во льдах
Шрифт:
Не приближаясь ко мне, санитары показали на дверь.
Не дверь, а лифт. Я зашёл вовнутрь.
— Нажмите кнопку «два» — сказали в переговорник.
Нажал.
Лифт поднимался недолго. Куда уж долго-то, в двухэтажном особняке.
Я вышел. Комната до потолка обложена кафелем, и пахнет озоном, видно, только что кварцевали.
— Проходите.
Проходить было особенно и некуда — одна-единственная дверь раскрылась сама.
В неё и прошёл.
Палата. Просторная, на одного человека. У постели больного — один врач в штатском. Одет
На противоположной стене — стеклянное окно. Большое. За окном — Тритьяков и кто-то в белом халате. Тоже врач, верно.
— Доктор Ястржемский, — представился врач у постели больного.
— Доктор Чижик, — представился я.
Рядом с постелью — мониторная стойка, аппаратура американская. Но не аппаратура меня интересовала, а функциональная кровать, на которой лежал Андропов.
— Ну, Чижик, узнаёшь? — спросил он. И голос изменился, и сам он тоже. Без волос, обезвожен, слаб.
— Давно болеете? — спросил я нейтрально. Больной, он и есть больной, и должен понимать, что сейчас он — больной, а не Первый Секретарь или там принц Монако. Для него же лучше — переложить ответственность на чужие плечи.
Андропов и рассказал. Заболел остро, неделю назад. Понос, рвота, температура. Прикрепленные врачи сочли, что это энтеровирус, но настояли на госпитализации. Лечили, но лучше не становилось. А хуже — становилось. Выпали волосы, все и везде. Слабость. Не может вставать, нет сил. Голова кружится. Видит хуже. Вот, собственно, и всё.
Я осмотрел больного. Тщательно и внимательно. Как учили. Посмотрел язык, помял живот.
— Стетоскоп, — попросил доктора Ястржемского.
Он подал мне запечатанный в пакет стетоскоп. Наш, советский.
Послушал.
Подумал.
Еще раз подумал.
И еще.
— Каково же ваше мнение, — послышался голос из аудиоколонки.
— Говори, не стесняйся. Это я приказал, чтобы самому все слышать. Мне эти ваши врачебные шу-шу-шу за спиной больного ни к чему, — сказал Андропов.
— Мне нужна история болезни. Ознакомиться, посмотреть анализы.
Историю мне дал опять доктор Ястржемский. Я сел за столик у стеклянного окна, и стал читать.
Ничего особенного, разве что записи были не от руки, а машинописью. Ну да, каракулям тут не место.
— Каково же ваше мнение, — вновь спросил голос из аудиоколонки чуть нетерпеливо. Заполночь, а тут какой-то залетный чижик порхает.
— Полагаю, на таллий вы проверяли? — спросил я. — В истории этого нет, но я бы начал с таллия.
— Проверили. Анализ пришел только что. Ничего особенного, — в голосе я расслышал удивление. Чуть-чуть.
— Тогда я предполагаю, что больной страдает от радиоактивного поражения.
— Это мы проверили в первую очередь. Никаких признаков радиации.
— Я не знаю, чем вы проверяли. Обычные дозиметры, и даже необычные, определяют гамма и бета-лучи. А здесь идет речь об альфа-распаде. Полоний 210 или что-то вроде этого.
— Маловероятно. Вернее, совсем невероятно. Повторю, никаких признаков радиации мы не нашли.
—
— Вы так считаете? — иронию врач за стеклом даже не скрывал. Устал, вот и не контролирует себя.
— Немедленно исполняйте — сказал Андропов. — Максимально быстро и еще быстрее.
Андропов сказал, а Тритьяков взял застекольного врача под локоть и этак подтолкнул — шевелись, мол.
И тот зашевелился.
Четверть часа спустя я и Тритьяков сидели в кабинете и пили чай. Я только перчатки снял, очки и маску. В маске чай не очень-то попьёшь.
Вернулся застекольный доктор. Доложил Тритьякову, что анализы доставлены Куда Следует, и результаты будут в ближайшее время. Максимально ближайшее. Потом посмотрел на меня — как на таракана на стене операционной.
— Доктор Чазов, — представился он.
— Доктор Чижик, — представился я.
Очевидно, он ждал другой реакции. Что я вскочу и начну расшаркиваться. Дудки! Кто такой Чазов я, конечно, знал. Но и он должен знать, кто такой Чижик. Впрочем, скоро атомщики разберутся, кто из нас кто.
Мы ждали, ждали, ждали.
Телефон заиграл спокойную музычку. Заграничная модель, немецкая.
Чазов снял трубку. Послушал. Поблагодарил.
— Вы угадали, — сказал он. — Альфа-распад обнаружен.
— Я не гадал. Я заподозрил по симптомам и анализам.
— Откуда вы знаете признаки отравления полонием?
— Вам не кажется, что сначала нужно заняться больным?
— Я сейчас вызову нашего радиолога, профессора Семёнова.
— Вызывайте, но время дорого.
— Что же вы посоветуете?
— Я не радиолог, но унитиол точно не повредит. Исходя из общих соображений.
Чазов распорядился, и через три минуты Андропову уже делали инъекцию. Куда следует, да.
— Я, думаю, могу идти? Я доктор молодой, опыта в лечении подобных больных у меня нет, ваш радиолог наверняка подготовлен лучше меня.
— Сначала ответьте на вопрос академика Чазова, — Тритьяков сделал упор на слове «академика». — Откуда вы знаете признаки отравления полонием?
— Случай описан в журнале Die Radiologie, мартовском номере за тысячу девятьсот тридцать шестой год. Работник радиологической лаборатории при невыясненных обстоятельствах принял внутрь — или ему попала внутрь — доза полония в количестве нескольких нанограммов.
— Нанограммов? Это сколько? — перебил меня Тритьяков.
— Очень и очень мало. Принял, заболел — и умер. Никто не мог понять причины болезни. Поначалу посчитали пищевой токсикоинфекцией, потом подозревали отравление таллием, и только когда узнали о пропаже полония — а это очень и очень дорогое вещество, учет идет буквально на миллиардные доли грамма, догадались проверить останки лаборанта на альфа-излучение.