Во мраке бытия
Шрифт:
— Но если вы свободны, — сказал Хеллер, — то что же все-таки вас огорчает?
Однако прошло некоторое время, прежде чем Эпштейн снова обрел возможность говорить. А слезы продолжали катиться.
— Теперь я уже и вовсе уверен, что буквально в следующую же минуту произойдет нечто совершенно ужасное!
— Да с чего вы это взяли? — воскликнул пораженный Хеллер.
— О, — простонал сквозь рыдания Эпштейн, — вы не знаете моего счастья, мне не пройдет даром такая уйма хороших новостей!
— Что? — растерянно спросил Хеллер.
— Новости слишком
— Послушайте, — терпеливо принялся втолковывать Хеллер, — с вашими бедами покончено. А кроме того, у меня для вас припасены и другие хорошие новости. У меня есть для вас прекрасная работа.
— Да? И вы хотите сказать, что у меня есть шанс погасить студенческие долги и снова попытаться защитить докторскую?
— Полагаю, что именно так, — сказал Хеллер.
— А как вас зовут?
— Джет.
О боги! На сей раз он у меня не отвертится. Тут уже налицо явное нарушение Кодекса. Ведь Хеллер собирается назвать ему свое настоящее имя.
— Но это же не полное имя? — сказал Эпштейн.
— Естественно, — ответил Хеллер. — Полное имя, проставленное в моих документах, звучит как Джером Терренс Уистер. Как видите, инициалы имени «Дж» и «Т». Вот поэтому мои друзья зовут меня обычно Джетом.
Скользкий тип. Он снова вывернулся, хотя и здорово поскользнулся.
— О, Дж. Т. Уистер. Джет! Понятно. Дошло. Но ведь на повестке написаны другая фамилия и другие инициалы. Там стоит «Дж. Эдгар Гувер», и я был уверен, что вы хотите, чтобы я кого-нибудь убил для вас. А я, видите ли, совсем не подхожу для такого дела. Я, честно говоря, даже таракана убить не в состоянии.
— Да ничего такого страшного я от вас и не собираюсь требовать, — сказал Хеллер. — Вам ведь больше двадцати одного года, не так ли?
— Да, мне двадцать три, и, несмотря на это, я уже старая развалина.
— Ну вот, единственное, что мне от вас нужно, — это открыть для меня счет в брокерской конторе.
— А у вас уже есть там кредит?
— Кредита у меня нет, — сказал Хеллер. — Но мне всего-то и требуется, что открыть там счет, чтобы я мог покупать акции — это можно сделать в какой-нибудь фирме вроде «Шорт, Скиддер и Лонг».
Эпштейн снова прерывисто вздохнул:
— Все это не так просто. Для того чтобы вы могли открыть счет в банке, во-первых, необходимо иметь почтовый адрес. Кроме того, следует представить документы о том, что вы можете пользоваться кредитом, а потом уже открыть специальный счет для брокерской конторы. А деньги у вас хоть какие-нибудь имеются?
— Да. У меня выделено сто тысяч долларов на эту азартную игру.
— А имеются у вас какие-нибудь долги, просроченные закладные или обязательства, как у меня?
— Нет.
— Я отлично знаю, что у каждого человека обязательно бывают враги. А как у вас насчет каких-либо особых врагов, которым уж очень хотелось бы навредить вам?
Тут Хеллер на мгновение
— Ну есть один такой — некий мистер Гробе, адвокат, с которым мне однажды пришлось столкнуться.
— Гробе? Вы имеете в виду Гробса из фирмы «Киннул Лизинг»?
— Да-да. Это именно он.
— Да ведь он личный адвокат семьи Делберта Джона Роксентера.
Это один из наиболее могущественных юристов на Уолл-стрит. И он является вашим врагом?
— Можно сказать, что так, — ответил Хеллер. — Во всяком случае он над этим работает.
— Ах так. — Эпштейн умолк.
Некоторое время они молча сидели под жаркими лучами солнца. Наконец Эпштейн заговорил:
— То, о чем вы просите, — серьезное дело. И тут придется чертовски много поработать. Вам, несомненно, понадобится кто-то, кто не просто выполнит какое-то разовое ваше поручение, а согласится работать на вас постоянно.
— Прекрасно. Сколько вы сейчас зарабатываете в неделю?
— О, в настоящее время я вообще ничего не зарабатываю, — сказал Эпштейн. — Видите ли, вообще-то я не являюсь бухгалтером или счетоводом — просто это такая область, в которой специалист по бизнесу и администрированию в любом случае обязан хоть немного разбираться. Знаете, им ужасно не понравился последний тезис в моей диссертации. А тезис был очень хороший. Он был посвящен корпоративному феодализму — ну, вы понимаете, что речь идет о промышленной анархии — о том, каким образом корпорации могли бы и должны были бы вести дела. Тезис сформулирован так: «А нужно ли правительство?» Но я считаю, что новую мою тему они могли бы и утвердить. Звучать она будет так: «Анархия жизненно необходима, если мы собираемся когда-нибудь установить промышленный феодализм».
— Ну и прекрасно, — сказал Хеллер, — уверяю вас, у вас будет достаточно свободного времени, чтобы разрабатывать эту тему.
— Но они, видите ли, утверждают, — продолжал Эпштейн, — что это не укладывается в рамки администрирования в сфере бизнеса. Но это же не так. Нет! Примерно восемьдесят пррцентов ресурсов корпораций уходят на то, чтобы заполнять всякие правительственные бумаги, отвечать на правительственные запросы и сопровождать инспекторов, приезжающих с проверками. Если бы они меня послушались, я мог бы поднять общий выпуск промышленной продукции на восемьдесят процентов, просто так, без всяких дополнительных затрат! — Он мрачно задумался. — А что, если мой тезис сформулировать так: «Корпорации могут счесть, что революция обойдется им дешевле, чем выплата налогов»?
— Я мог бы вам платить пятьсот долларов в неделю, — сказал Хеллер.
— Нет. Если бы я согласился, то только на сумму в один процент от общего дохода при том, чтобы окончательная сумма не превышала двухсот долларов в неделю. Большего я не стою.
Хеллер молча направился к своему пиджаку и, вытащив из внутреннего кармана две стодолларовые купюры, попытался вручить их Эпштейну.
— Нет, не нужно, — запротестовал тот. — Вы ведь недостаточно хорошо меня знаете. Предложение ваше очень заманчиво. Но принять его я не могу.