Во славу человечности!
Шрифт:
— Не отвечай, главное, чтобы ты поняла меня. Я никогда тебя не обижу, даже если ты вонзишь мне нож в грудь, я тебе ничего не сделаю.
Аня хотела отойти и посмотреть на его лицо.
Что он болтает? Что за глупости? Но Гор держал её крепко, не давая шелохнуться.
— Только помни, если я выживу, то убью всех твоих соратников.
Она ударила его по спине, чтобы он наверняка понял, что она не желает слушать такие ужасы. Получив немного свободы, она, наконец, смогла заглянуть в его лицо. Жёсткость, страдание, боль и отчаяние, сомнения и тоска.
— Ты услышала
Ей хотелось уверить его, что после его признания она почувствовала себя немного смелее, но признаться, что она не будет ждать от него подвоха или ещё какой-то жестокости, не могла.
— Теперь ты понимаешь, что я не могу доверять тебе? Вчера ты могла счесть предложение медведей даже оскорбительным, а завтра? Что ты сочтёшь выгодным для лейнов завтра, любовь моя?
— Я… если мы вместе, то… — он положил палец ей на губы, не давая продолжать:
— Я рад, что ты думаешь о том, что мы вместе. Даже не веря тебе, я готов и жажду заключить с тобой союз.
Его слова разбивали ей сердце. Было больно от того, что он ей не верит.
Что же это получается? Она готова поступиться своими страхами и любить его; а он готов любить её, несмотря на то, что ежесекундно будет ждать ножа в грудь?
Что же это за любовь меж ними без доверия? На какие муки они себя обрекают?
Аня почувствовала, что по её щекам потекли слёзы. Он склонился и на миг прижался своим лбом к её, а потом чуть отстранился и слизнул одну дорожку слёз, другую.
— Не плачь.
— Не буду.
— Мне объявить о нашем союзе?
— Нет.
Он снова притянул её к себе, как давеча, и Аня перестала видеть его лицо.
— Ты понимаешь, что я тебя никуда не отпущу? Мой запрет на выезд остаётся в силе.
— Я никуда от тебя не уеду.
— Что же ты предлагаешь?
— Нам необходимо ещё время, чтобы узнать друг друга лучше. Ты поймёшь, что я за человек, увидишь, что предательство противоестественно моей натуре. Лучше станешь понимать мои мотивы. Это ничего, что ситуация в твоей стране сложная, мы разберёмся, и скоро все поймут, что я от тебя неотделима… и ты это поймёшь.
— А тебе поможет время, чтобы научиться доверять мне и не бояться?
— Думаю, да. Я буду держать дистанцию между нами, чтобы мы не превратились в любовников. Живя здесь, я полностью в твоей власти, и только твоё уважение ко мне будет порукой, что обо мне не пойдёт слава очередной бедной девочки, обесчещенной тобою.
— Это будет нелегко. Я горю при мыслях о тебе. Ты для меня самая желанная, и я чувствую, что ты всем телом отвечаешь мне.
— Ни один мужчина не вызывал у меня столько трепета и жажды прикосновения, — подтвердила Аня, — но я не вступлю в союз, пока ты не станешь доверять мне. Я хочу, чтобы ты спал рядом со мной спокойно, не ожидая подвоха или тем более удара.
— Я подожду, — согласился он, — не хочу видеть в твоих глазах страх, когда я агрессивен. Если бы ты не лезла в государственные дела…
— Это невозможно.
— Невозможно, — согласился он, — тогда ты не должна бояться меня.
Аня представила его нависающим над ней, и возразила:
— Но можно же быть
— А ты могла бы мне больше рассказывать о подоплёке многих дел, которые ведёшь?
— Ну, это всё сложно… Я часто разделяю тебя как мужчину, которому можно и хочется признаться во многом, посоветоваться, и как правителя, когда любое моё признание может быть использовано против меня или моего народа.
Он усмехнулся. Аня думала, что он сейчас скажет, что раз она не может сделать то, что он просит, то какой тогда спрос с него, но он принялся оправдываться:
— Я всегда стараюсь сдерживаться при тебе, но большая часть моей жизни — это походы. Стая всегда должна чувствовать исходящую от меня силу и власть. Всё, что может напугать тебя, я запираю внутри себя, но мы общаемся часто и подолгу, моя запертая сила начинает бурлить, ища выхода. Мне необходимо время, чтобы найти равновесие и по-новому распределять мощь своего зверя. Ты же обладаешь такой же силой и тебе это должно быть понятно.
— Я… — хотелось признаться, что она совсем не управляет своим «берсеркерским безумием», что не может давить на оборотней по желанию, как это делает он или другие альфы, но зато ей кажется, что ей удаётся воздействовать даже на медведей, а может, и на другие виды оборотней.
Хотела! Но промолчала, поскольку не особо разобралась в своей способности, да и не была уверенна, что обладает ею одна. Ей казалось, что тот же Кирам мог стать берсерком, если бы его пробило на сильнейшие эмоции. В общем, не стоит делиться такими тайнами, раз они с Гором не совсем вместе. Мало ли как жизнь повернётся!
Гор отошёл от Ани и сел в кресло, не отпуская её взглядом, а она осталась стоять, понимая, что время откровений закончилось. Надо либо всё посылать к чертям, шепча, какие они дураки, что усложняют себе жизнь и лезть обнимать, целовать его, соглашаться на всё — либо продолжать дружеское сотрудничество с вежливой дистанцией.
Аня видела, что Гор вцепился в подлокотники, будто удерживая себя на месте, смотрел, словно ждал, что она всё же шагнёт к нему, бросится в объятия, но вопрос доверия слишком болезненный, чтобы проигнорировать его и, Аня, снова плача, отступала от Гора шаг за шагом, пока он не вскочил и не скинул злым махом со стола все предметы и не рявкнул:
— Да будет так!
— Да будет так, — прошептала она и вылетела из кабинета.
Глава 22. Тревога
Какое-то время Гор и Анна избегали друг друга. Каждый из них хотел бы переиначить последний разговор или забыть его, но он был, и озвученная проблема существовала.
Гор понимал, что он больше никого не будет любить так, как Аню. Его тянуло к ней с каждым днём всё сильнее. Её желания становились для него наиболее важными, её одобрения он жаждал более всего. Понимая, что он ни о чём не может думать, только как о ней; что готов ползти и умолять принять его на любых условиях; он находил себе дело в другом городе и уезжал, чтобы обрести прежнюю свободу, избавиться от поглощающего его волю любовного наваждения, но вскоре начинал сходить с ума от тревоги за неё.