Во славу человечности!
Шрифт:
— Я теперь ко всему готов, лишь бы ты меня любила.
— Люблю, и ты об этом знаешь.
— Знаю и чувствую, но мне нравится, когда ты говоришь об этом. Ты сама всегда просишь не молчать, а рассказывать о том, что я чувствую.
Прикрывая пальцем рот мужу, она искренне и жарко призналась:
— Люблю, очень люблю!
Гор подхватил Аню на руки и понёс в спальню.
— Не собираюсь ждать ночи, — будто сердясь, пояснил он. — Хочу и возьму!
— Да разве ж я против? — засмеялась она.
— Как же жаль, что ты не можешь почувствовать, что я чувствую! — окидывая
— Как же не чувствую? — погладила его Аня.
— Радость моя, я твои эмоции ощущаю через метку. Они такие разные, сложные, и становятся ярче, вкуснее, когда ты говоришь о любви, думаешь обо мне, а не о делах.
— Да? А я почему не ощущаю? Я же тоже тебя кусала?
— Люди не могут так, как мы, но ты что, совсем ничего не чувствуешь?
— У меня по-другому, может не так ярко, но я вижу твою любовь в глазах, ощущаю её через твоё настроение, улавливаю жесты, если хочешь, даже через запах… нет, не запах, а есть какие-то флюиды. Во всём твоём отношении ко мне, в интонации голоса, как ты меня прижимаешь к себе во сне, чувствую любовь и то, как я дорога тебе.
— А когда я делаю вот так, — он поцеловал её.
— Я наслаждаюсь, но зачем тебе слова, раз ты всё чувствуешь?
— Анюта, не будь скупердяйкой, я млею от твоих слов, так что можешь ещё мне что-нибудь сказать, пока я делом занят.
— И скажу, а ты не отвлекайся, мне так приятно, что я дышать забываю.
Вся страна втянулась в новый ритм жизни. Днём на площадях каждого города громко зачитывался пришедший с очередным гонцом новостной листок или сообщались местные городские новости. Из мастерских к этому времени освобождали кого-нибудь и посылали на площадь, чтобы послушать, а после обсудить и сравнить, что делается в других городах и что да как происходит у самих.
Появлялось новое чувство, которое пока никто не мог бы объяснить. Вроде понимали, что все теперь единая страна, а вроде хотелось, чтобы в собственном городе было всё лучше, продуманнее, перспективнее, чем у других; и забывали в этот момент о разных зверях у горожан.
Появлялось соперничество между городами, между землями, наместниками; и особенно это было видно, когда в город приезжали из деревень и им рассказывали, как теперь жить. По этим рассказам сами горожане могли оценить, как много нового у них произошло за последнее время.
В столицу вернулись лейны, которые колесили по стране с рассказом легенды о Матери Богине. Все повзрослели, набрались жизненной мудрости и многое повидали.
— Госпожа, многое меняется! — делились впечатлениями ребята. — Мы свои первые месяцы работы вспоминаем с ужасом! Если бы не охрана, то совсем тяжко пришлось бы. Дикие, как есть дикие! Злые, настороженные, смотрели так, будто мы пришли к ним сердца вырезать. Потом убедятся, что вреда мы не приносим, слушают, но не понимают, просят ещё раз всё показать. Вот так мы начинали. А уж когда волнения пошли, то мы хотели свернуть нашу работу, но на дорогах стало неспокойно и пришлось пережидать на местах.
— Бедные вы мои! — переживала Аня. — Мне ведь даже никто ни разу не пожаловался!
— Зато последние месяцы
— Значит, меняются оборотни? — с улыбкой спросила императрица.
— И очень заметно! Сама жизнь меняется, главы городов всё время на виду, ваше с императором присутствием ощущается ежедневно, как будто вы рядом, да ещё во многих местах оборотни с наших старых земель приезжают и тоже влияют.
— Ой, ну надо же, я ведь просила туристов придержать!
— А это не туристы, а торговцы. Во многих городах цены не стабильные и они скупают всё по дешёвке. Как налог сняли, так оказалось, что всё продаётся чуть ли не дешевле, чем на самом деле стоит.
— М-да, ну это наши быстро сообразят. Так получается воздействие на умы со всех сторон! Очень хорошо, какие вы мне прекрасные вести принесли! Ну, а сами теперь чем займётесь?
Разговор с ребятами получился долгий, но полезный. Многие собирались уезжать в другие города, которые присмотрели для себя во время разъездной работы, кто-то хотел бы продолжить что-то подобное, чтобы всегда были новые впечатления, а кто-то мечтал осесть на земле и наслаждаться тишиной и покоем. Аня вечером рассказывала Гору:
— Такие молодые, целеустремлённые! Они уезжали совсем другими, так и хочется сказать: «детьми», а приехали уже вполне созревшими личностями.
— Мы своих тоже отправим путешествовать?
— Куда? Каких своих? Гор ты о чём?
— Последний травяной шарик у меня в желудке и с завтрашнего дня можешь даже не вылезать из кровати, — строго заявил Гор.
— Последний? — побледнела Аня.
— Да, и как видишь, всё у нас в стае, тьфу ты, в империи отлично!
Следующий день начался с игривых взглядов императора на свою любимую половинку. Аня едва успела просмотреть почту, как он решительно вошёл в кабинет с корзиной яблок и с деловым видом раскидывая их по полу, увёл Аню в спальню.
— Гор, ты что? — смеясь и перескакивая через раскатывающиеся яблоки, спросила она.
— Данияра посоветовала.
— Что?! Ты шутишь? — упав на кровать и скидывая тапочки, воскликнула Анюта.
Муж ловко ухватил её за ступни и, чуть стягивая с подушек к середине кровати, отпустил.
— Ничего не шучу, — буркнул он, не понимая, почему жена веселится, а не смотрит на него с вожделением.
— Не верю! Ай, что ты делаешь? — муж удивлял, и от его сосредоточенного вида делалось всё смешнее.
— Привязываю тебя к кровати.
— Шнурками?
Гор покраснел.
— Анюта, я не нашёл лент. Надо в город ехать, а…
— Это тоже Данияра посоветовала?
— Ну, она болтала с какой-то своей подругой, а я подслушал. Анют, тебе не больно?
— Гор, — Аня захлёбывалась от смеха, — во-первых, раскидывают лепестки цветов, а не фрукты; во-вторых, там, наверное, речь шла о привязывании мужчины, а не женщины. Я и так вся без остатка тебе принадлежу.
— Я тоже, Аня, я весь твой! — немного расстроенный, но всё ещё активный, муж скинул одежду и встал в красивую позу, чтобы она оценила его.