Во славу русскую
Шрифт:
— Вот как! — я понял, что мы не ошиблись, а Сухтелена нужно продвигать на место министра иностранных дел. Или хотя бы на товарища министра, потому что на первое кресло Романовы наверняка предложат кого-то из сановных своих родственников. В докладе Сухтелена есть безусловное здравое зерно. А что часть названных им земель принадлежит Турции и другим государствам, не имеет особого значения, если великие державы договорятся. Надо лишь вернуть России статус великой империи и ни в коем случае не продавать Аляску. — Согласен с вами: принимаем всемерные усилия к наведению мостков к англичанам.
—
Проводивши его, я стал прикидывать, сколько денег надобно на претворение в жизнь предложенного Амосовым и Сухтеленом. Как всегда — не хватает капитала. Пестель опустошил казну до донышка и напечатал кучу рублёвых никчёмных бумажек. Выхода нет, за неименьем золотого запаса придётся звать иностранные деньги, обещая концессии, продавая земельные угодья европейским толстосумам. Задорого не предложишь, ибо в стране, где нет ещё устойчивости и спокойствия, да армия слаба для защиты от внешних напастей, велика опасность потерять вложенное. Но под лежачий камень вода не течёт. Оттого — шпаги вон и на врага вперёд, как в двенадцатом году!
Глава 10
10
Дверь из приёмной премьерского кабинета открылась, чтобы впустить гостью, возвещавшую о своём приближении шуршанием длинных юбок.
— Ваше высокопревосходительство!
Прекрасная вдова исполнила книксен на европейский лад и замерла с чуть опущенной головкой, слегка прикрыв глаза длинными ресницами.
— Дорогая Юлия Осиповна! Не надо без конца повторять про высокопревосходительство. Эти слова я слышу каждый Божий день и прекрасно выучил, на какой должности тружусь.
О! не обманывайся, сердце,О! призраки, не увлекайте!..Нас цепь угрюмых должностейОпутывает неразрывно.
Продекламировав Грибоедова, снова располневший Павел Николаевич жестом услал адъютанта, подвижным шариком выкатился из-за стола и приник губами к тончайшей перчатке, не скрывавшей сладостную мягкость женской руки.
— Искренне сожалею, что не бывал в шишковском доме, проезжая через Москву, да и ныне недосуг: взвалил на себя непосильные хлопоты. Говорят, у вас собирался цвет московского общества — писатели, поэты?
— Смотря кого считать цветом, а кого сорняками, ваше высокопревосходительство. Иные больше ценят происхождение от Рюрика, а не писательские таланты.
— Вот! Опять вы меня обижаете. Не по чинам зовите, а просто Павел Николаевич. Известно же, купеческого мы племени, ваше родовое дерево по польской линии куда древнее и почётнее. Присаживайтесь, не чинитесь. Приказать чаю?
— Спасибо, Павел Николаевич. Только неловко мне от державных дел отрывать, да в самый разгар дня.
— Отчего же? — легкомысленно заявил Демидов, с откровенным удовольствием разглядывая гостью. — Их все не переделаешь. Да и Бог знает, какие важнее. Аврора нас покинула, да и брак неудачен: Господь не подарил нам ребёнка.
Павел остановился напротив кресла, в которое усадил Шишкову, заполнив панораму перед ней своим массивным телом.
— Тогда вы замечательно поймёте меня. Осенью двадцать восемь исполнится, а с престарелым мужем, увы, тоже детей не случилось.
Глаза Демидова заинтересованно
— Оттого припадаю к вашим ногам, — продолжила вдова совершенно не в том направлении, которое ожидал тот. — Подпишите помилование Строганова. Когда он вернётся из ссылки, боюсь — поздно уже будет думать о детях.
«Ай да Пушкин, ай да сукин сын. Как же, долгая печаль не в природе человеческой… Знаток! Самого, небось, дамы тоже вокруг пальца обводят». Спрятав эту неприятную мыслишку поглубже, Демидов развёл пухлые ручки.
— Дорогая Юлия Осиповна, рад бы помочь, да не всесилен я. Лишь месяцы прошли, не могу бередить неуспокоенную память народную о К.Г.Б. и Расправном Благочинии. На беду, после усопших Пестеля и Бенкендорфа ваш Александр Павлович — живое олицетворение прошлых несчастий. Вы же знаете, как неспокойно в обеих столицах, семьи обиженных взывают об отмщении.
— Но что же мне делать? Хотела к нему, но он пишет — и думать не смей. В Шушенском ужасно! Никогда себе не простит, если из-за него подвергнусь лишениям.
— Да, — участливо наклонил голову Демидов, отчего второй подбородок опасно свесился за расшитый золотом воротник. — Село Шушенское — безусловно не то место, где сосланный может спокойно проживать со своей женой. Не место для надежды. И для любви тоже.
— Посоветуйте, ваше высокопревосходительство! — Юлия Осиповна встала и предприняла попытку упасть на колени, впрочем, достаточно плавно, чтобы Павел Николаевич успел её подхватить, с удовольствием вцепившись в дамские руки и обнаружив её взволнованное лицо подле своего, внезапно покрывшегося испариной.
— Есть же другие мужчины! Достойные, перед державой не запятнанные. Посмотрите возле себя… Совсем рядом!
Он даже чуть подался вперёд, полуприкрыв глаза и искательно выпятив полные красные губы. Но его ждало разочарование — упрямая полька освободилась и шагнула в сторону.
— Простите, ваше высокопревосходительство. Стало быть, единственный способ — самой отправляться в Сибирь.
— Но позвольте! Вас к нему даже не пустят! — отвергнутый и разочарованный, он не подумал, что в его власти обеспечить ей пропуск… Но осталось вне его возможностей привязать к себе женщину, которая вдруг показалась невероятно желанной, до вожделения и безумия.
— Всё равно поеду. Насколько возможно близко. Там буду ждать и молиться о помиловании. Прощайте, ваше высокопревосходительство.
Она сделала книксен и упорхнула, оставив в воздухе неуловимый аромат неосуществимой мечты. Демидов почувствовал, что кровь прилила к лицу неимоверно, горло душит, но не от жёсткости воротника, а от безмерной досады. Да, Строганов — красавец. Он высок, породист и ни в малейшей степени не похож на купеческого сына. Но при этом — обычный граф, обречённый на опалу, ссыльный, чьё пребывание там ограничено лишь устным обещанием, приговор на бумаге куда суровее. А сам премьер-министр, первое лицо в державе, по влиянию — равное императору, только что предложил… точнее — намекнул, но чрезвычайно определённо дал понять, желает, мол, отношений тесных, близких и далеко идущих. Ради счастливого соперника Шишкова отказалась стать нежным другом, а в будущем, быть может, матерью наследника огромного демидовского состояния?!