«Во вкусе умной старины…» Усадебный быт российского дворянства II половины XVII - I половины XIX веков, по воспоминаниям, письмам и дневникам.

Соловьев Константин Анатольевич

А вот как писал поэт и философ В.С. Печерин о своем учителе, немце Кессмане:

«За каких-нибудь 50 руб. в месяц достать учителя и гувернера, все что угодно, — отлично говорящего по-французски и по-немецки, с отличными манерами — ведь это для небогатого русского дворянина просто была находка!» [270]

Русские учителя стоили значительно дешевле. Семинариста в конце XVIII века можно было нанять «за 50 рублей и пару платья» [271] . Но семинарист мог учить только латыни и русскому языку. Русский преподаватель, обучавший и языкам, и арифметике, брал от 600 до 1000 рублей в год [272] . Помещики, которые не могли осилить такую сумму, выжав все, что можно, из семинариста, священника и родственников, пристраивали, своих детей на учебу к соседям побогаче или пограмотнее. Так, например, прослышавши об учености

А.Т. Болотова, его «сосед и кум» Ладыженский оставил ему своего старшего сына «кой-чему учиться, а особливо арифметике и рисованию» [273] . Один из наиболее распространенных вариантов обучения приведен в «Записках» Л.Н. Энгельгарта под 1775 и 1776 годами:

270

ПЕЧЕРИН В.С. Замогильные записки. // Русское общество 30-х годов XIX в. Мемуары современников. М. 1989. С. 152–153.

271

ОСТРОЖСКИЙ-ЛОХВИЦКИЙ Х.О. Указ. соч. С. 83.

272

БАРАТЫНСКИЙ Е.А. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. М., 1987. С. 240.

273

БОЛОТОВ А.Т. Указ. соч. Т. 2. С. 526.

«… начал учить меня грамоте униатской церкви дьячок, и как я был избалованный внучек, едва в два года выучился читать порядочно. Тогда приставили ко мне учителя, отставного поручика Петра Михайловича Брауншвейга, учить меня писать по-русски, первым четырем правилам арифметики и по-немецки, за шестьдесят рублей в год, а по-французски ходил учиться в иезуитский монастырь…» [274] .

Повезло А.П. Бутеневу: его отец познакомился на охоте с богачом А.Н. Гончаровым и получил приглашение обучать сыновей вместе у трех гувернеров: русского, немца и француза, которых наняли к Н.А. Гончарову — будущему тестю А.С. Пушкина [275] . Помещики даже не столь богатые, сколько «достаточные», все же старались сами приглашать учителей сразу для всех своих детей, причем, как правило, не одного, а нескольких. Типичный набор учителей приведем по письму Е.А. Баратынского к матери: французская гувернантка, дающая уроки музыки и рисования и три преподавателя — латыни, русского языка и математики [276] .

274

ЭНГЕЛЬГАРТ Л.Н. Записки. М., 1997. С. 17.

275

БУТЕНЕВ А.П. Указ. соч. С. 6.

276

БАРАТЫНСКИЙ Е.А. Указ. соч. С. 285.

Уже сам подбор учителей говорит о том, чему учили: «что сами знали», как выразился Ф.Ф. Вигель [277] . В письме Батюшкова мы найдем минимальные требования для домашнего образования: «писать по-русски, по-немецки, по-французски, немного географии, истории, арифметики первые правила: вот что нужно…» [278] . Добавляем сюда уже названные выше латынь, музыку, рисование, верховую езду — вот и весь комплекс предметов, отнюдь не уступающий современной начальной школе.

277

ВИГЕЛЬ Ф.Ф… Указ. соч. Т. 1. С. 50.

278

БАТЮШКОВ К.Н. Указ. соч. С. 411.

В XIX веке добавилась «гимнастика»: обливание холодной водой, физические упражнения и игра в свайку с дворовыми детьми [279] .

Мемуаристы сохранили для нас три метода обучения и воспитания молодых дворян. Первый — зубрежка. Нужно было заучивать наизусть стихи из уже знакомой нам «Душеньки» Богдановича, отрывков Сумарокова, Ломоносова, Карамзина, ежедневно читать и переводить с французского «Историю России» Левека или обязательного и непременного «Телемаха» Фенелона [280] .

279

ВИГЕЛЬ Ф.Ф. Указ. соч. Т. 1. С. 50.

280

БУТЕНЕВ А.П. Указ. соч. С. 19.

Второй метод — наказание за лень и нерадивость. Немец Мут учил Вигеля так: «Ставил в угол, на колени, а иногда бил линейкой» [281] . При этом наибольшую тягу к наказаниям выказывали женщины.

В.В. Селиванов рассказывает со слов отца о его детстве, когда тому было три года, а сестре его — пять. Бабка рассказчика всегда находила, за

что наказать своих детей, и почти каждый день приказывала няньке увести их в баню и высечь:

«Та повиновалась приказанию барыни, брала розгу, раздевала малюток, махала розгою, но била не по ним, а по полку или по чем попало, приговаривая шепотом: „кричи громче, кричи громче!“ Дети кричали, мать в предбаннике стояла, слушала и уходила в дом, совершенно удовлетворенная» [282] .

281

ВИГЕЛЬ Ф.Ф. Указ. соч. Т. 1. С.

282

СЕЛИВАНОВ В.В. Указ. соч. Т. 1. С. 13.

Т.П. Пассек вспоминает:

«Мать я несколько боялась — она была вспыльчива и иногда меня секла…» [283]

Третий метод был навеян идеями Просвещения. Он был игровой: для практики в языках детям предлагалось поставить французскую пьесу и сыграть ее перед домашними. В репертуар таких детских постановок входили пьесы мадам Жанлис или выбранные из специально изданного сборника «Воспитательный театр» [284] . Из собственно учебных книг вспоминают только Азбуку. Все остальные книги подбирались учителями и отражали их вкусы и пристрастия, хотя авторы, названные выше, чаще всего входили в стандартный набор обязательного чтения.

283

ПАССЕК Т.П. Из ранних лет и жизни дальней. // Русская старина. 1872. № 12. С. 619. Впрочем, есть и свидетельства о применении отцами розги в качестве главного метода обучения. Так, в детве К.Ф. Рылеева, «за неуспех в науках или за малейшую детскую шалость отец сек его лозою нещадно». — КРОПОТОВ Д.А. Указ. соч. С. 74.

284

СМИРНОВА-РОССЕТ А.О. Указ. соч. С. 63; БУТЕНЕВ А.П. Указ. соч. С. 15.

В XVIII веке домашнее учение продолжалось лет до 15–17, после чего молодой человек мог свободно поступить на службу. В XIX веке «домашних» знаний, как правило, не хватало, и к 10–11 годам родители задумывались, куда определить сына для дальнейшей учебы. Сомнения рассеивали родственники и соседи: юноша поступал туда, куда его можно было пристроить «по знакомству» за минимальную плату, но к порядочным учителям. Лучшими заведениями подобного рода считались пансион Московского университета, Пажеский корпус в Петербурге, пансионы, созданные в России иезуитами, изгнанными во второй половине XVIII века из большинства стран Европы и нашедшие приют в России. К пятнадцати годам (крайний срок) юноша, стремящийся к знаниям или хотя бы к карьере, должен быть куда-нибудь определен [285] , а значит, вынужден проститься с вольной деревенской жизнью лет на десять — пятнадцать.

285

Один из возможных вариантов: «Я поступил в студенты 15 лет прямо из родительского дома» — АКСАКОВ К.С. Воспоминание студенчества 1832–1835 годов. // Русское общество 30-х годов… с. 312.

Очерк XIV

Болезни и лекарствА

Избежать темы болезней и лекарств мы не могли бы, даже если бы этого очень хотели. Причина проста — болезнь была постоянным фоном усадебной жизни. Тема эта звучит в воспоминаниях и, особенно в письмах, то сильно, то слабо, но звучит всегда. Что поделать, в большой семье (а в среднем в усадьбе жили 20–30 человек) всегда кто-нибудь болен: то старики, то дети, то дворовые, а то и крестьяне придут к господам за помощью, особенно если в деревне нет бабки травницы.

В то время, о котором мы говорим, на равных существовало три способа лечения: народными средствами, верой и «аптекой», то есть при помощи лекарей. Бытовал и четвертый способ — положиться на авось. А.Т. Болотов как-то записал историю своего тяжелейшего отравления: через несколько дней «вся болезнь прошла благополучно сама собою» [286] . Когда же «само-собой» не получалось, старались использовать подручные, или, как мы сейчас говорим, народные средства лечения.

286

БОЛОТОВ А.Т. Указ. соч. Т. 2. С. 222–223.

Начнем с простейших, записанных тем же А.Т. Болотовым. От простуды с жаром и головною болью он избавлялся так: «свернув бумажку и щекотя ею в носу, принудил себя чихнуть и повторил сие раза два». Укус крысы лечился «комочком густой грязи», прикладываемым к ранке [287] .

Более серьезные болезни лечили при помощи трав и растений, свойства которых были хорошо известны. Недаром лекарь Екатерины II профессор Амбодик записал в своей «Энциклопедии питания и врачевания»:

287

Там же. С. 70 и 203.