Во власти бури
Шрифт:
— Сейчас они будут драться! — послышался возбужденный крик, и все, кто находился в зале, кинулись к дверям.
Колин выскочил наружу одним из первых, Ариадна за ним. Он спешил изо всех сил, прекрасно зная, что не успеет предотвратить схватку. Он услышал оглушительное ржание Шареба, увидел, как тот буквально протаранил ограду, отделявшую его от противника. Треск ломающихся жердей слился с трескучим ударом грома. Другой жеребец сделал скачок вперед и поднялся на дыбы, грудью встречая атаку.
Тела их столкнулись с глухим звуком, от которого кровь
— Уберите это отродье от моей лошадки! — кричал кто-то. — Иначе, видит Бог, я его застрелю!
Колин нашел глазами кричавшего. У того и впрямь было в руке охотничье ружье. Он сделал рывок в ту сторону, но его опередил комок пятнистого меха с оскаленными клыками. Штурвал!
На миг Колин растерялся, готовый броситься в нескольких направлениях сразу: за Ариадной, которая находилась теперь в опасной близости от места схватки, за Штурвалом, который раз за разом бросался на человека, державшего ружье, и хватал его за ноги, или в гущу битвы, чтобы растащить жеребцов. Если кто-то и был на это способен, то только он.
— Колин, их надо остановить! — послышался крик Ариадны.
Жеребцы дрались не на жизнь, а на смерть. Более массивный и высокий в холке, противник Шареба явно уступал ему в ловкости и потому проигрывал. Кобылы, не приближаясь к пролому в ограде, выстроились вдоль нее, положив морды на верхнюю жердь, и внимательно следили за тем, как жеребцы борются за право на них. Схватка могла, однако, дорого обойтись одному из противников.
Колин схватил обломок жерди и, махнув рукой на опасность, вклинился между обезумевшими животными, ненадолго отступившими друг от друга перед новым броском.
Противник Шареба воспользовался этим, чтобы спастись бегством. Шареб успел хорошо поработать над ним, и теперь кровь струилась из ран на шее и крупе. Колин попытался ухватить Шареба за поводья, но тот был совершенно невменяем. Он увернулся, грудью разбил изгородь с другой стороны и стремительно обогнул амбар… чтобы остановиться как вкопанный при виде прелестной серой кобылки, седок которой только что спешился.
Секунду спустя жеребец уже снова мчался, на этот раз уже прямо к ней. При виде этой живой молнии хозяин лошади бросился прочь, крича от ужаса.
Колин издал похожий крик, сообразив, чем кончится дело.
Такой картины ему не приходилось видеть за всю свою жизнь. Изящная кобылка, застывшая при виде жеребца, летящего к ней как на крыльях, бегущий в страхе человек и Шареб, Шареб Великолепный, с черной как смоль гривой и хвостом!
Ржание, которое он адресовал предмету своих вожделений, было переливчатым и ласковым. На ходу он игриво куснул кобылку за круп и понесся дальше, даже не оглянувшись, уверенный, что она примет приглашение. И правда, лошадь ответила тонким трогательным возгласом и бросилась следом.
— Боже мой, Колин! — закричала Ариадна, крепко прижимая к груди Штурвала, которого ей не без труда удалось оторвать от человека с ружьем. — Колин, сделайте
Но что тут можно было поделать? Лошади умчались.
Хозяин пивной проталкивался сквозь толпу, издалека выкрикивая требование немедленно возместить ущерб. Вдобавок упали первые капли дождя. Через минуту он уже хлестал во всю мочь.
Колин огляделся. Все было хуже некуда. Он был отягощен старым мерином и собакой, а вокруг стояло человек тридцать мужчин, все как один глядя на расстегнутую куртку Ариадны, под которой явственно выделялась грудь. Из всех участников этой сцены только Гром оставался безмятежно-спокойным.
— Пора убираться, — сказал Колин и бросился к мерину.
Глава 13
Длинные изящные ноги. Поразительно широкая грудь.
Превосходное по всем статьям сложение. И скорость, бешеная скорость.
Если раньше Колин лишь догадывался, за что лошадь вверена его заботам, то теперь окончательно убедился в этом.
Шареб-эр-рех не был ни лошадью для парадов, ни любимчиком скучающей светской леди, ни даже обыкновенной беговой лошадью. Он был лошадью исключительной.
Это был скакун, черт возьми, скакун каких мало!
После схватки с другим жеребцом и бегства с места событий он так и не объявился, и попытка найти его по следам не увенчалась успехом. Колин и Ариадна пешком двигались по дороге. Он вел в поводу Грома, а девушка шла по другой стороне дороги, перебирая в руках поводья Шареба, словно монахиня четки. Почти все это время они молчали, ежась в сырой одежде. Штурвал трусил следом, мокрый и грязный, поглядывая по очереди на угрюмых людей. Лицо Ариадны обострилось и побледнело. Колин понимал, что лишь безукоризненное воспитание удерживает ее от взрыва отчаяния, и был весьма тому благодарен.
Он чувствовал себя беспомощным при виде женских слез.
Именно это не позволило ему подступить к девушке с расспросами.
Чего ради она скрыла от него важные детали, если поручила ему присматривать за жеребцом? То, что она солгала вначале, не так обижало его, как то, что после всего пережитого она так и не удосужилась сказать правду. Она не доверяла ему. Более того, она, как видно, держала его за дурака, не верила, что он и впрямь разбирается в лошадях.
Хотелось высказать все это, но огорченное лицо Ариадны заставляло молчать.
Вот она помедлила, сложила руки рупором и в сотый раз позвала как могла громко: «Шаре-е-еб!»
Колин приостановился, внимательно вслушиваясь. Ничего. Только эхо прокатилось по холмам.
— Шаре-е-е-е-е-еб!
Тишина в ответ.
— Идем, Ариадна.
Она не ответила, окликая жеребца снова и снова. Наконец голос ее сорвался, и она отерла глаза тыльной стороной ладони. Колин поспешил возобновить путь. Помедлив, она последовала за ним.
— Его больше нет, Колин, — произнесла она несчастным голосом. — Кто-нибудь его уже поймал и теперь едет получить вознаграждение. Если бы не это, он бы вернулся, я знаю.