Во власти бури
Шрифт:
Не дай Бог на вашу драгоценность упадет пара-тройка капель!
— Очень смешно! Вы язвите, потому что злитесь на него.
Если хотите знать, я бы на вашем месте все-таки завела его в амбар.
— Я бы тоже завел, если бы все стойла не были заняты или если бы хозяин позволил привязать его среди мешков с зерном. Хочу напомнить, что он не под открытым небом, а под навесом, — Вы такой сердитый, Колин! Мне тоже жаль ваши волосы… правда жаль, хотя я и смеялась. Если гроза кончится до вечера и мы покинем это гадкое заведение, давайте разыщем ручей и…
— Наплевать на волосы!
— Но вы расстроены!
Колин наконец посмотрел на Ариадну. Она выглядела всерьез озабоченной.
— Вы тут ни при чем, как и мои волосы. Просто… — Он умолк.
— Что просто?
— Тени прошлого.
Колин постарался все обратить в шутку. Они обогнули группу фермеров, оживленно споривших, каким навозом лучше удобрять, коровьим или лошадиным, и уселись на скамью у приоткрытого окна. Сверкнула молния, преломившись в шестиугольных стеклышках. Немного позже оглушительно громыхнуло. Подвыпившие посетители захлопали в ладоши и разразились одобрительными криками, от которых заложило уши. Кружки были дружно подняты, потом со стуком опустились на столы, но и этот грохот не мог заглушить печальный голос скрипки.
Ариадна сидела в такой позе, словно принимала гостей на светском рауте с своем особняке, — выпрямившись и аккуратно сложив руки на коленях. Она не сводила взгляда с Колина. Наконец тот приподнял бровь, молча вопрошая, в чем дело.
— Вы меня беспокоите, Колин. Порой вы настолько уходите в себя, словно вообще никогда не собираетесь возвращаться! Когда вам грустно, грустно и мне, и тут уж ничего не поделаешь. Простите, если я вас обидела своим замечанием насчет бедняги Грома. Он в своем роде тоже особенный… для вас, и мне следовало об этом помнить.
— Миледи, перестаньте искать вину в своих словах и действиях. — Колин улыбнулся, снова поддаваясь ее юному очарованию. — И не печальтесь из-за меня.
— Как я могу? Вы так благородны в своем стремлении спасти каждое страдающее животное! Поверьте, вы заслуживаете мое вечное уважение.
— Неужто вечное? — с мягкой иронией осведомился Колин.
— Оно никогда не умрет; — торжественно заверила Ариадна.
— Миледи…
— Что, доктор?
— Вам бы стоило немного ссутулиться и повесить руки.
Ваша поза настолько выбивается из остальных, что вон тот тип на вас косится.
— О!
Ариадна немедленно прониклась игрой. Небрежно нахлобучив шапочку пониже на лоб, она сползла по сиденью, вытянув и скрестив ноги.
— Так пойдет?
— Гораздо лучше.
— Может, мне еще рыгать и почесываться?
— Я бы не осмелился предложить, но идея неплоха.
— Доктор! — возмутилась Ариадна, схватила салфетку с ближайшего стола и швырнула в него.
Колин не выдержал и прыснул, и вскоре они уже дружно смеялись. Но потом взгляды их встретились, и смех умолк.
Ариадна отвернулась к окну, Колин принялся тщательно вытирать салфеткой влажный след от кружки на столе.
— Знаете, Колин, такой цвет волос не для вас, он не подходит к глазам.
— У каждой медали есть две стороны, миледи. По крайней мере я теперь замаскирован не хуже этой проклятой лошади!
— Кстати, о лошади! Как по-вашему,
Оттуда, где они устроились, в приоткрытое окно были видны зады амбара. Поскольку Гром был всего лишь мерин, его поместили в просторный загон с другими лошадьми, для которых не хватило места на крохотной конюшне заведения. Он был счастлив хрустеть своим сеном и нимало не интересовался кобылами. Шареб, напротив, ни о чем другом и думать не мог. Он не притронулся к овсу и ходил кругами по своему тесному загончику с высоко поднятым хвостом и раздутыми ноздрями. Время от времени он пускался вприпрыжку и порывы ветра раздували его черную гриву — одним словом, он являл собой великолепное зрелище, к которому четвероногий прекрасный пол не оставался равнодушным. Вот он издал долгое ржание, метнулся в угол изгороди, круто повернулся и вскинулся на дыбы.
Тревога смешалась в Ариадне с восхищением. Она бросилась к окну и растворила его, чтобы лучше видеть своего любимца, не обратив никакого внимания на служанку с чайным прибором.
— Смотрите, Колин! Он устроил целое представление ради этих кобыл!
Сверкнула молния, омыв строение и загон фиолетовым сиянием и на миг придав им сказочную красоту. Облака зловеще клубились над головой; было ясно, что гроза все же разразится рано или поздно.
— Боюсь, миледи, не только для них, — заметил Колин хмуро, — но и ради соперника. Взгляните туда!
За то недолгое время, которое они провели в кабачке, кто-то успел поставить в соседний загончик другого жеребца. Тот был массивнее Шареба и столь же откровенно досадовал на свое одиночество.
Колин с подчеркнутым спокойствием понюхал молоко, чтобы определить свежесть, потом налил чаю. В душе он был озабочен ситуацией и благодарил Бога за то, что самый большой загон разделял забияк.
— Бог с ним, с другим жеребцом! Смотрите на Шареба!
Разве он не великолепен? Он рвется в бой, а все из-за своей горячей южной крови! Признайтесь, в нем воплотилось все лучшее, что свойственно лошадям!
«Горячая южная кровь». Колин отметил это про себя.
Его догадка подтвердилась.
Очередная молния была ветвистой и ослепительной. Это еще больше возбудило жеребцов. Они носились взад-вперед по своим тесным загонам, вставали на дыбы и бросали друг другу вызов пронзительным ржанием.
Кобыла в главном загоне начала проявлять беспокойство.
Один Гром не обращал на суматоху никакого внимания, поглощенный ужином.
Другой жеребец приостановился и время от времени коротко ржал, словно вскрикивал. Хорошо зная лошадей, Колин понял, что он осыпает соперника оскорблениями. Шареб ответил диким воплем ярости. В этот момент небо располосовала такая молния, что прежние просто в счет не шли.
Хуже момента для этого было не придумать. Шареб шарахнулся в сторону и налетел боком на дальнюю часть изгороди, всхрапнул и рванулся вперед бешеным галопом. Колин привстал на скамье, уверенный, что он на полной скорости сейчас налетит грудью на высоченную ограду. Однако тот взмыл над ней крылатым Пегасом и очутился по другую сторону, в главном загоне. Там он не промедлил и секунды, несмотря на призывное ржание кобыл. Он рванулся вперед, как демон, одержимый одним желанием — отомстить за оскорбление.