Во все Имперские. Том 2
Шрифт:
Князь торопливо сбросил сына, который пытался еще что-то сказать, и ответил на другой входящий вызов.
— Пыталова здесь, — доложила Жаросветова, секретарь Тайного Совета, — И с ней Соколов.
— Соколов? — удивился Корень-Зрищин, — Зачем он здесь? Ладно, я сейчас выйду.
Посетителей Корень-Зрищин принимал только в Малахитовом зале и никогда в своём кабинете. Одной причиной этого была нелюбовь Корень-Зрищина допускать чужих в своё личное пространство. А другой и самой важной причиной был идол.
Сейчас Корень-Зрищин прошёл к потайной панели в стене и открыл её. Такие панели
Эти тайные ниши были слишком маленькими, чтобы в них мог спрятаться враг, но достаточно просторными, чтобы Багатур-Булановы могли скрывать в них от посторонних глаз свои секреты.
А теперь за панелью скрывался личный секрет Корень-Зрищина — идол, каменная голова. Голова была серой, на её лице застыла зловещая ухмылка. Голова принадлежала мужчине, небритому, лысому и по-звериному скалившемуся. Шею головы украшал ворот солдатской гимнастёрки.
«Liberator» — гласила выбитая на шее идола надпись.
Рядом со статуей в тайной ниже лежал железный серп.
— Зачем здесь Соколов? — спросил Корень-Зрищин идола.
Либератор не ответил. Его глаза были пустыми, животными.
Корень-Зрищин почему-то испугался, хотя в молчании идола именно сейчас не было ничего неожиданного. Князь поклонился идолу, начертал пальцами знак звезды и закрыл панель.
Потом вздохнул и вышел в коридор, отделанный чистым золотом. Кроме золотых барельефов стены здесь украшали полотна признанных художников-мастеров эпохи европейского Ренессанса. Оригиналы, естественно.
— Кофе мне и посетителям. И сигары, — потребовал Корень-Зрищин у дворецкого.
Дворецкий поклонился.
Этого парня звали Пантелеймон, и он искренне любил Корень-Зрищина. В основном за неприхотливость. Раньше Пантелеймон служил дворецким в части дворца, принадлежавшей Мальтийскому Ордену, и вынужден был целыми днями таскать великому магистру Лёдову водку и закуски.
Но теперь Мальтийский Орден был запрещен, его высшие офицеры и сам Лёдов лежали в могилах, так что в водке магистр больше не нуждался. Корень-Зрищин же, которому теперь прислуживал Пантелеймон, любовью к роскоши и изыскам не отличался. Он даже ел всего лишь раз в сутки, а алкоголя не употреблял совсем.
Такого хозяина любой слуга полюбит.
Корень-Зрищин подошёл к дверям Малахитового зала, отделанным барельефами из уральского малахита.
Две красавицы из Лейб-Гвардии распахнули тяжелые двери перед канцлером. Корень-Зрищин кивнул им и вошёл.
Глава 39. Произошла ЧУДОВИЩНАЯ ошибка!
«Барин аниму смотрел,
От дев ниппонских весь вспотел,
Мою Милку возжелал,
И увёл на сеновал,
Там повсюду ей сувал,
Потом мне сказал — ты суй,
И для барина услады сунул я свой в Милку…»
Частушка холопов
Записана в 2017 году собирателем фольклора крепостных князем Словеновым в Новгородской губернии
3 сентября 2022
Российская Империя
Павловск, Императорский дворец
2:17 ночи
Шеф Охранного Отделения Пыталова и её заместитель обер-генерал Соколов уже ждали в Малахитовом зале.
Здесь всё было отделано уральским малахитом, вдоль стен расположились огромные вазы, каждая весом с груженый камаз, а к потолку возносились колонны в античном стиле, сделанные из того же цельного малахита.
Дворецкий Пантелеймон принёс три чашки кофе и сигары, скрученные специально для Государева двора в Империи Инков.
Корень-Зрищин пожал руку Соколову и поцеловал руку княгине Пыталовой. Вообще придворный этикет не требовал этого от канцлера, но Корень-Зрищин с самого момента своего вознесения на вершины власти решил, что будет вести себя максимально демократично.
Пыталова была в неприметном сером платье и шерстяном платке, не шеф Охранного Отделения, в прямо бабушка-разночинка, отправившаяся за покупками. Соколов выглядел внушительнее — синий форменный мундир с генеральскими погонами, роскошные черные усы с бакенбардами, на фуражке кокарда с перекрещенными шваброй и бутылкой — эмблемой Охранного Отделения.
На плече у Соколова сидела огромная и жирная чайка, злобно созерцавшая пространство Малахитового зала.
Корень-Зрищин торопливо хлебнул кофе, закурил сигару и предложил кофе гостям. Потом он посмотрел в черные глаза чайки на плече Соколова.
— Между тучами и морем гордо реет Буревестник, черной молнии подобный, — процитировал Корень-Зрищин поэта, писавшего в начале прошлого века под псевдонимом Сладкий.
— Да, это буревестник, — улыбнулся сквозь усы Соколов, — Точнее говоря, гигантский буревестник. Его зовут Норд.
— Прекрасно, — одобрил Корень-Зрищин, — Какие новости?
Новый канцлер Империи был прокачанным магократом, так что уже давно научился использовать свои родовые способности, не кастуя заклинаний. Так что сейчас он ясно видел, что Соколов чем-то сильно встревожен и напуган, хоть и скрывает это, а Пыталову мучают боли в поджелудочной. И еще кучу разной гадости, ведь Корень-Зрищины могут видеть лишь плохое.
Но канцлер уже давно научился подавлять свое отвращение к людям и принимать всех такими, какие они есть, только благодаря этому он до сих пор не сошёл с ума и не покончил с собой, как делали многие Корень-Зрищины.
— Всё готово к коронации, — прошамкала старческим голосом Пыталова, — Безопасность будет обеспечена на высшем уровне. Его Величество может быть совершенно спокоен.
Корень-Зрищин отхлебнул еще кофе и выпустил облако сигарного дыма, и лишь после этого спросил:
— А враги Государя? Что с Михаилом и Малым?
— Полагаю, у Павла Павловича не осталось врагов, — осторожно ответила княгиня, — Чудовище мертво, как и Триумвират. Все члены Мальтийского Ордена или казнены, или присягнули, или в бегах. А изгнанника Михаила или тем более Малого вряд ли можно считать врагами.