Во всем виновата месть
Шрифт:
— Поверила в себя? — я пожимаю плечами и тяжело вздыхаю.
Такие перемены действительно сложно объяснить, но как-то приходится.
— Всё так просто? Взяла и поверила в себя? Ещё скажи, что научилась приёмам, способным помочь тебе разобраться с толпой.
Вообще-то, мне ещё не приходилось сталкиваться с толпой один на один, но чувствую, что компашка Синицы быстренько сдастся, как только поймут, что я не футбольный мячик и могу дать сдачи. Попытка не пытка.
— Захар, ты, главное, сам не вмешивайся. Просто оставайся сторонним наблюдателем. Если меня поколотят, значит, я переоценила свои возможности. Вот и всё.
— Ты так легко
Какой зануда!
Мне уже хочется поскорее избавиться от его компании. Послать подальше, что ли? Ну зачем сестре сдался такой друг? Он никогда не вступится за неё, будет мямлить и тянуть камнем вниз. Такое мне совсем не нравится. Влюбилась в наглого самоуверенного мажора, а дружит с трусливым кроликом. Аня совсем не умеет разбираться в людях?
Мы покидаем территорию лицея и как только доходим до сквера, как я слышу противный писклявый голос:
— Тихоня, надо поговорить!
Резко оборачиваюсь и без тени страха смотрю на Синицину. Толпа её подружек резко убавилась? Утром их было больше, а сейчас только трое.
— Ну, говори, если надо. Только держись от меня подальше.
— А то что? Я из-за тебя получила двойку и стала посмешищем в лицее. Не хочешь окунуться головой в мусорной бочок, чтобы твои фотографии стали достоянием общественности, как те с туалетом?
Сестра лишь вскользь упомянула о том унижении. Вроде бы, головой её не окунули, но снимки сделали правдоподобные. Потому что она боялась и не сопротивлялась. Ярость разливается по венам. Захар молчаливо держится в стороне. Он хочет попытаться убедить меня сдаться и уйти, но вижу, что боится и слово мне сказать.
— А может, мы лучше твои фотографии сделаем, а, Синицина? Ты мне уже надоела своими придирками. Что тебе спокойно не живётся?
— Потому что я королева. И всякие мыши не смеют перебегать мне дорогу. Ты, переросток, — она кивает в сторону Захара. — Не вмешивайся, и тогда тебя не тронут. Девочки, налетайте на неё! Мне нужны срочно красивые снимки.
Сняв сумку с плеча, я медленно опускаю её рядом с собой на землю и наклоняю шею из стороны в сторону до хруста, чтобы размять позвонки. Подружки белобрысой тушуются. Наверное, выгляжу я действительно угрожающе. Порыв ветра вырывает прядки из причёски и развевает их. Пёстрая листва слетает с деревьев и медленно кружится, прежде чем осесть на землю.
Снимаю очки и сую их в руки Захара. Не будет же истуканом стоять? Пусть переносной вешалкой послужит.
— Ань, не надо! Пойдём лучше, ну?
— Просто делай то, что тебе сказали, — шиплю в сторону парня.
Если боишься, то держись в стороне, но друга ты точно потеряешь.
— Девочки, налетай, кому я сказала?
Девчонки окружают меня, и завязывается потасовка. Драться никто из них, конечно, не умеет, только размахивают конечностями, пытаются заломить мне руки и потянуть за волосы. Однако я отвечаю резво: одной попадаю локтем по лицу, вторая встречается с моим кулаком, а третья в панике отбегает в сторону.
— А что сама не подходишь? Боишься руки испачкать? — спрашиваю я и щурюсь, глядя на Синицину. — Ну, давай! Ты же так хотела сделать красивые снимки. Покажи пример подружкам, ведь король всегда выступает во главе своей армии. Или намочила штанишки?
Понимаю, что провоцирую зло, но мне хочется выплеснуть все эмоции. Уму непостижимо, что эти выскочки издевались над моей сестрой, и она терпела. Неужели не могла пожаловаться
Синицина опасливо смотрит на свою группу поддержки. Мои слова дразнят её, и она всё-таки налетает на меня. Рука у неё тяжёлая. Кулак прилетает очень удачно, потому что я не успеваю уклониться. Чувствую привкус крови во рту, но, как и обещала своему другу в кавычках, очень быстро укладываю птичку на лопатки. Синица рыдает и просит не бить её, а её подружки — хороши, конечно, вместо того, чтобы вступиться, снимают всё на телефон. Дорогущий гаджет белобрысой выпал из кармана, когда я повалила её на землю. Отпускаю ворот её формы, хватаю смартфон и встаю. Забросив дорогую вещицу в мусорную урну у ближайшей скамейки, я бросаю взгляд на белобрысую, не перестающую хныкать.
— Ну что? Красивую фоточку делать ещё не передумала? Если нет, то вперёд. Сейчас самое время, ведь тебе кто-то звонит.
С этими словами подхватываю сумку с земли и бросаю взгляд на Захара. Парень явно восхищён, а вот я разочарована окончательно. Забираю у него очки сестры и ускоряю шаг.
— Ань, подожди. У тебя кровь! Нужно обработать. Если твоя мама заметит…
Нет моей мамы… а бабушка не станет причитать. Наверняка она готова к такому повороту. Слизываю кровь кончиком языка и продолжаю идти, не останавливаясь.
— Аня! — Захар хватает меня за локоть.
Шикаю, потому что сильно стукнула им в челюсть одной из подружек «королевы», и теперь он болезненно ноет.
— Просто оставь меня в покое, пожалуйста. Ты мне помог. Спасибо. А теперь я хочу побыть одна.
Углубляюсь вглубь сквера, оставляя Захара за спиной.
Когда понимаю, что за мной никто не идёт, и я уже ушла далеко, а людей в округе нет, сажусь на скамью и роняю лицо в ладони. Я не плачу… Это было бы слишком сильно. Но смешанные чувства не оставляют меня в покое. Боюсь навредить сестре, если она ничуть не изменится и вернётся забитой мышкой. Впрочем, можно ли навредить, если её и без того не оставляли в покое? И чем она так не угодила этой белобрысой гадине?
— А я говорил, чтобы ты не возвращалась домой одна.
Только тебя здесь не хватало.
Отрываю лицо от ладоней и медленно поднимаю взгляд.
— Чего тебе, Золотарёв? Может, хватит меня преследовать?
— Решил убедиться, что тебя не покалечат, но когда понял, что покалечить их можешь ты, не стал вмешиваться. Это было круто.
Кажется, в его взгляде появился неподдельный интерес? Серьёзно? Только мне от этого не холодно и не жарко.
Золотарёв протягивает мне белоснежный носовой платок.
— У тебя кровь на губе. Думаю, это сейчас пригодится.
Принимаю платочек, включаю фронтальную камеру на телефоне и осторожно вытираю кровь. Ссадина пустяковая. Раньше случалось и похуже.
Не могу отрицать, что сейчас мне лучше не оставаться совсем одной. Я не хочу расклеиваться и думать, что могу навредить сестре своими попытками спасти её.
Золотарёв присаживается рядом, но ни слова не говорит. Мы сидим некоторое время в молчании. Я смотрю, как ветер гоняет опавшую пёструю листву по асфальту. Временами он кружит листья и даже приподнимает их, но они быстро падают со свойственным шуршанием. Как же я любила осень. Теперь думается, что ровно так же моя сестра ненавидела её из-за необходимости ходить в лицей и терпеть издёвки. Говорила ли она с матерью? Не пыталась ли перевестись? Или держалась только из-за мажора, обещавшего ей поцелуй за домашнее задание?