Во всем виноваты «Битлз»

Капитановский Максим Владимирович

— Вот кладовка за шторкой. Бери своих с аппаратурой и полезайте туда. Вылезете, когда всё начнётся. Я тебя не знаю, ты меня не знаешь. Если вас англичане поймают, говорите, что через то окно пробрались. — И звякнул браслетом в каменном монголо-татарском рукопожатии.

Сняли всё и даже больше.

Вечером поехали к Васину. Он сегодня впервые увидел Пола живьём, поцеловал ему руку и вручил письмо и медаль. С Колей разговаривали и снимали его как раз до тех самых двух часов ночи. В общем, много мы в этот день сделали полезного, вот только поесть забыли. Машина уже отпущена. Рядом с местом нашей ночёвки ничего ночного не просматривается. Плюнули и потащились по широкой лестнице наверх, в Серёгину коммуналку. Я злой и голодный как

собака — наверное, ежа бы слопал — так жрать да пить хочется. Вода из-под крана невкусная, да и вообще сомнительная (я днём проверял), так что жажда ещё сильнее обуяла. В коридоре в темноте зацепили и велосипед, и корыто, и тумбочки. Даже сундук попался, которого вроде днём не было, — грохнуло, как при землетрясении. Соседи со свечами стали в ночнушках легкими тенями туда-сюда шастать, укоризненно в нашу сторону молчать, создавать вокруг нас атмосферу неприятия и враждебности. Но мне уже всё равно было — две мысли покоя не давали: есть у нас в комнате холодильник и есть ли что-нибудь в этом холодильнике. Наконец добрались до комнаты. Включили свет: там развал, как после обыска. Оставь надежды, всяк туда входящий! Димин друг — человек богемный, ждать от него холодильникового изобилия не приходилось. И точно: пусто. Нет, водка-то у нас с собой была, но даже глотка воды к этой водке не было. Я огляделся: что-то в комнатном натюрморте диссонировало. Кажется, вот эта уж больно аккуратно топорщащаяся на столе салфетка. Сорвал я её дрожащей рукой, а там:

1) термос китайский литровый 1969 г. р. со сладким чаем с лимоном;

2) два бутерброда из ленинградской булки с маслом и дворянской колбасой:

3) шесть пирожков с рыбой и морковкой (смело, но очень вкусно);

4) три домашних солёных огурца на треснутом блюдечке с голубой каёмочкой;

5) внушительный кусок студня с ярко выраженными чесночными вкраплениями;

6) начатая бутылка хереса, заткнутая бумажкой.

Очевидно было, что руку к этому «пикнику на обочине» приложили не два и даже не три человека.

Нет, слабоват я на сравнения, не хватает всё-таки таланта описать наши ощущения. Из расплывчатого серого враждебного образа чужой квартиры вдруг мгновенно сформировалось доброе свежее личико, похожее на Анну Леонардовну. Личико кивало и лукаво улыбалось.

Ну и как вы думаете, за жителей какого города мы с Димой до пяти утра без устали выпивали?

В Петербурге Пола Маккартни ещё почётным профессором консерватории назначили, а Валентина Матвиенко книгу подарила с видами Питера. В фильме этот эпизод сопровождается текстом: «Наконец-то в единое целое объединились две половинки — Пол Маккартни и полпред президента В.И. Матвиенко!»

Всё это Дима виртуозно снял, гениально пронеся в помещение камеру. А мы, остальные, в тот момент осуществляли старинный проверенный вариант прикрытия под названием «Константин Заслонов». Потом ночью Маккартни с молодой женой ещё где-то в музее побывал, красотами полюбовался и отбыл на своём самолёте в Москву на собственный концерт. Говорил потом журналистам, что в городе Санкт-Петербурге ему очень понравилось, показали много интересного. Нам тоже понравилось. Одним словом, нас с Полом в Питере отлично принимали. Его, правда, на его уровне, а нас, конечно, на нашем. Но на бумаге «нас с Полом» выглядит, мне кажется, очень увесисто.

Если бы в Москву я летел вместе с Маккартни на его самолёте, я бы обязательно успел на небольшую демонстрацию прокоммунистически настроенных бабушек, которые часов в 10 утра в день концерта со знаменем вышли на Красную площадь протестовать. Но я не летел с Полом на его самолёте, а ехал с Димой на поезде, поэтому не успел на эту небольшую демонстрацию прокоммунистически настроенных бабушек. Да-да, оказывается, были и такие, кто выступал против того, чтобы Маккартни поганил святое место своим кривлянием. ЛДПРники написали музыканту письмо, где, называя

Красную площадь то мемориалом, то кладбищем, предлагали альтернативные варианты типа Митинского или Востряковского — это г-н Митрофанов по телику озвучил, а симпатичный и эрудированный Володя Соловьёв в своей высокопрофессиональной манере его на место поставил. Короче, снять бабушек с антибитловскими плакатами не удалось.

Перед концертом должна была состояться пресс-конференция. У меня на шее висела бумажка, объяснявшая всем и каждому, что я бешеный VIР и проход мне везде и всюду. Я выбрался на пустые пока ряды и сел, чтобы не маячить. На сцене пока шла проверка звука (sound-check), а потом Пол должен был пройти от сцены к постаменту в центре площади. Вот я и устроился с краю центрального ряда так, чтобы он как раз рядом со мной продефилировал. Мы ж теперь не чужие. Может, он ночью или в самолёте рукопись уже прочитал, а сейчас мне денег даст?! Через десять минут репетиция закончилась, и Пол в окружении четырёх-пяти человек как раз мимо меня прошествовал. Улыбнулся. Я хотел встать, но он рукой меня по плечу (левому) похлопал, не давая подняться, и пошёл дальше, упруго ступая чёрными кедами на «манной каше». Он ведь кожаных изделий не носит — «зелёный».

На пресс-конференции пара моих завуалированных наводящих вопросов про нашу тайну потонула в море наиглупейших (каковы ваши дальнейшие творческие планы?) реплик. Кто-то спросил, правда, настоящий он или двойник?

— It's a secret! — ответил Пол, а через полтора часа и сам концерт начался.

А ещё я перед началом Макаревича встретил. Он был с сыном и большим маккартниевским портретом, который Андрей сам написал. И, хотя сделал он это давно, ещё учась в девятом классе. Битл на картине смотрелся как живой. У Андрея с сыном неплохие места были — ряд, кажется, седьмой, примерно в середине, но позже компетентные лица попросили его от сына пересесть на первый после широкого прохода удобный ряд, а потом туда же и Путин с Лужковым подтянулись. А портрет Андрей после концерта всё-таки вручил тому, кто был на нём изображён.

Перед нами стояла задача каким-либо образом сиять реакцию зрителей на концерт. Сделать это не представлялось возможным. Компания ВВС (Би-би-си) снимала фильм о первом посещении Маккартни бывшей империи зла, соответственно привезла с собой человек семьдесят специальных охранников и заключила контракте нашими службами, чтобы никого постороннего с камерами в пределах среднего разрешения телеобъектива и духу не было. На всех кордонах и контрольно-пропускных пунктах отбирали даже «мыльницы», а уж о том, чтобы пронести более или менее профессиональную камеру, и речи быть не могло.

Мы толпились между двумя служебными входами. Со стороны Васильевского спуска. В один вход нас уже с позором не пустили:

— Да вы что?! С аппаратурой, штативами и такими рожами?! Совсем мозгов нет?! Вас англичане застрелят!

Подтянулись ко второму входу. Бейджики на проход у нас были, и ещё я знал фамилию и номер мобильника начальника всей охраны. Поговорить с ним не удалось, потому что у него телефон (я думаю, преднамеренно) был всё время занят, и я решил пойти ва-банк.

— Позовите, пожалуйста, старшего. — говорю квадратному малому в чёрном костюме.

Пришёл старший. Ещё более квадратный. Я вступил с ним в переговоры:

— Вот мобильник, позвоните Валере, он в курсе. Мы — съёмочная группа самого Капитановского. Нам очень надо!

Старший пожал плечами, набрал — там занято. Ещё раз набрал — то же.

— Эти пусть пройдут, но без камер! — И ушёл.

— Оставьте аппаратуру в машине или в автобусе и идите!

— У нас нет ни машин, ни автобуса! (врём).

— Ваши проблемы!

— Ребят, — это я нашим, — сложите камеры вот на этот столик (там столик стоял). Господин охранник! Вот камеры, одна восемь стоит, другая двенадцать. Мы пошли, а после концерта заберём. Только вы уж смотрите, чтобы чего не вышло. Техника очень дорогая.