Воды каменной пещеры
Шрифт:
Хлоя, обнаружив на себе фабричное платье, подумала, что ей, наверное, стало плохо на фабрике, поэтому отправили в больницу. В голове пустота и муть, события как в тумане. А еще голова болела, и когда Хлоя силилась припомнить, что же все-таки случилось, начинала болеть еще сильнее.
Рядом никого. И тишина, из-за двери не долетало ни звука. Даже странно как-то. Обычно в больницах шумно. Дверь отворилась, в палату вошла женщина с жестким неприятным лицом и строгим голосом, даже не поинтересовавшись как самочувствие, заявила, что Хлоя здесь потому, что неполноценная. Это подтвердил осмотр, имевший место ранее. Женщина
С Хлои сняли датчики, велели подняться, и следовать за охранником — молодым крепким парнем в форме, совсем непохожей на медицинскую. Он молчал, шел быстрым шагом, а Хлоя семенила за ним, стараясь не отставать. Они долго петляли по безлюдным коридорам здания, спускались лифтом, пока не попали сюда, в комнату с решеткой и без окна. Охранник запер решетку и ушел, оставив Хлою в одиночестве.
Хлоя перестала раскачиваться, потрогала место на голове, где болело. Там под волосами, которые ей зачем-то остригли, обнаружилась шишка. А от проводков на коже остались красноватые пятнышки. Раньше, когда ее обследовали, никакие провода не подключали.
Есть не хотелось, после осмотра болел живот, а от одного воспоминания о еде, начинало подташнивать, но мучила жажда. Хлоя то и дело облизывала пересохшие растрескавшиеся губы.
Что же теперь с ней будет? То, что неспособных к труду отправляли в специальные дома, Хлоя знала, но ведь она работала и была весьма на хорошем счету, а значит, не бесполезна для общества. О детях никогда не задумывалась. И не только потому, что не любила. Как-то не представляла она себя и детей. Капризные, вечно кричащие создания и родители, не имевшие права особо влиять или воспитывать, но вынужденные проводить вместе пять лет перед интернатом. Считалось, что для ребенка, так полезнее. Незавидная, непривлекательная обязанность, исполнение которой, хотелось максимально оттянуть.
С другой стороны, ребенок — маленькая часть нее и сама идея, что эту часть придется отдавать, пугала. А еще, вспоминалось детство. Тогда Хлоя задумывалась о смысле жизни, и ее посещала мысль, пугающая, неправильная и, наверное, запретная, выражающаяся одним словом: зачем? Потому и радовалась, что, у них с Фрэнки нет детей. Такое положение дел казалось естественным, само собой разумеющимся, и она никогда не задавалась вопросом о причине. Нет и нет, проблем, хлопот и неприятностей меньше. Через несколько лет с нее, конечно, потребовали бы отдать стране долг, но это потом, а пока с этим можно было повременить. Хлоя даже представить не могла, что не совсем в порядке, и с ней что-то не так.
Она вспомнила Фрэнки, привычно тронула запястье, на котором почему-то не было часиков. Куда они подевались, она же почти их никогда не снимала? Сердце болезненно сжалось. Как же теперь? Фрэнк придет и не обнаружит ее в квартире… О чем он подумает, будет ли искать? Она решила, что если спросят, о Фрэнки лучше не рассказывать. Встречались они тайно и не совсем законно, так зачем доставлять ему неприятности. Подумала только, что, возможно, они не увидятся, и на душе
Хлоя застыла, замерла, находясь в каком-то странном оцепенении. Прошел час или два, а может и того больше, когда послышался звук отпираемого замка. Она подняла голову, возле решетки стоял недавний охранник. Знаком показал выходить и следовать за ним.
Ее привели в небольшую комнатушку, где с трудом умещались стол и два стула. Охранник, так же молча, указал ей на стул и вышел. Хлоя села, удивленно огляделась по сторонам, рассматривая неровные разводья краски на потолке и стенах. В комнате стоял тяжелый спертый воздух, было накурено. Невыносимо захотелось сигарету.
Вошел лысоватый седеющий мужчина средних лет, в помятом костюме. Почему-то бросились в глаза грязные, неровно остриженные ногти и красные, растрескавшиеся как от мороза, руки. Мужчина уселся, бросил на стол увесистую папку, раскрыл ее, достал из кармана футляр, вытащил очки и нацепил их на нос.
— Ну что ж, приступим. Варик, следователь, — представился он. — А твое имя, — мужчина заглянул в папку, — Хлоя, двадцати трех лет, работница швейной фабрики, присвоенный номер — четыреста сорок три, проживающая по адресу… — продолжил он монотонным голосом.
Хлоя вздрогнула, внутри все оборвалось. Раз следователь, значит, что-то случилось, и дело не только в ее дефекте. Информация верна, однако, номер другой. У нее: триста шестьдесят четвертый. Тот, что назвал следователь, принадлежит соседке, рыженькой. Возможно, что-то перепутали и она совсем не причем.
— Мой фабричный номер — триста шестьдесят четыре, — робко возразила Хлоя.
— Молчать, — заорал следователь. — Номер четыреста сорок три, так в документе указано. Имя — Хлоя, возраст двадцать три года… — он повторил только что зачитанную информацию. Потом поднял голову, поправил очки и, сверля глазами, уставился на Хлою.
— Это не мой номер, — упрямо повторила она. — Почему я здесь?
— Вопросы задаю я, ты отвечаешь. Это понятно?
Хлоя утвердительно кивнула. Следователь снова заглянул в папку.
— Хлоя, возраст двадцать три года, номер четыреста сорок три обвиняется в хищении ткани, категории шелк, и порче государственного имущества. Твое имя Хлоя?
Она кивнула.
— Работала в шелковой группе, так?
Хлоя снова кивнула и поспешно добавила: все правильно, а номер — не мой.
В документе указано — четыреста сорок три, значит четыреста сорок три.
— Но это какая-то ошибка…
— У нас не ошибаются, — рявкнул следователь. — Есть документы, свидетельские показания. А это, по-твоему, что такое? — Следователь достал из папки небольшой бирюзовый лоскуток.
Хлоя содрогнулась. Тот самый обрезок чудесной ткани, который она, так неосторожно, принесла домой.
51. Хлоя. (Маллия).
Допрос продолжался долго. Вопросы, вопросы, одни и те же, повторяемые по кругу. Хлоя устала и совершенно перестала понимать, чего от нее добиваются.