Воды слонам!
Шрифт:
– Черт возьми, Граф, разве ты не из охраны? Скажи им, чтобы держали язык за зубами.
– Я еду в основном составе. Это участок Черныша, – манит он меня все настойчивей. – А ну, пошел!
Я смотрю в глаза Верблюду. В них читается страх, даже мольба.
– Мне нужно идти, – говорю я, – но в Дубьюке я вернусь. Все будет в порядке. Вызовем вам врача.
– Денег-то у меня нет.
– Ничего, разберемся.
– А ну, пошел отсюда! – кричит Граф.
Я кладу старику руку на плечо.
– Что-нибудь
Верблюд моргает слезящимися глазами.
– Договорились?
Он кивает. Всего один раз.
Я поднимаюсь с колен и шагаю к выходу.
– Вот те на! – пейзаж проносится мимо с такой скоростью, что я не верю своим глазам. – А поезд-то разгоняется куда быстрей, чем я думал.
– И дальше будет в том же духе, – добавляет Граф, кладя квадратную ладонь мне на шею и выпихивая меня из вагона.
– Что за черт! – ору я, размахивая руками, словно ветряная мельница. Ударившись о насыпь, я переворачиваюсь на бок. Рядом со мной плюхается еще одно тело.
– Ну что, убедился? – говорит Граф, поднимаясь и отряхивая зад. – Говорил же я тебе, плохо ему.
Я пялюсь на него в изумлении.
– В чем дело-то? – озадаченно спрашивает он.
– Да так, ни в чем, – я встаю и отряхиваю с одежды пыль и гравий.
– Уходи скорее. Тебе лучше вернуться, пока тебя здесь не заметили.
– Скажешь им, что я осматривал грузовых лошадок.
– А. Ну да. Хорошая мысль. Вот потому-то ты Док, а я – нет.
Я поворачиваю голову, но лицо у него совершенно бесхитростное. Махнув на него рукой, я направляюсь в сторону основного состава.
– В чем дело? – кричит он мне вслед. – Чего качаешь головой, Док?
– И что там случилось? – спрашивает Уолтер, когда я вхожу.
– Ничего.
– Да ладно. Я же все слышал. Колись, «Док»!
Я колеблюсь.
– Ну, один человек в Передовом отряде заболел.
– Да это и так понятно. Скажи лучше, как ты его находишь.
– Он боится. И, сказать по правде, это не его вина. Я бы показал его врачу, но мы оба без гроша в кармане.
– Это ненадолго. Завтра получка. А симптомы-то у него какие?
– Не чувствует рук и ног, и… ну, и еще кое-чего.
– Чего?
Я опускаю взгляд.
– Ну, видишь ли…
– Ах ты, черт! – Уолтер выпрямляется. – Так я и думал. Врача не нужно. У него имбирный паралич.
– Что-что?
– Имбирный паралич. Ну, или алкогольный. Назови как хочешь – все одно и то же.
– Даже не слышал о таком.
– Кто-то выпустил огромную партию ядовитого экстракта – насыпали туда какой-то химии. А оно разошлось по всей стране. Одна бутылочка – и ты погиб.
– Что значит «погиб»?
– Паралич разбивает. Может начаться в любой момент, если ты нажрался этого дерьма не больше двух недель назад.
– А ты,
Он пожимает плечами:
– В газетах пишут. Только недавно выяснили, что это такое, а пострадавших уже пруд пруди. Десятки тысяч, наверное. В основном на Юге. А мы там проезжали по пути в Канаду. Вот там-то он, должно быть, и обзавелся этим джейком.
Помедлив, я задаю главный вопрос:
– Это лечат?
– Не-а.
– Что, совсем ничего не могут сделать?
– Я же тебе говорю. Он погиб. Но если уж ты хочешь выбросить деньги, чтобы врач повторил тебе то же самое, то ради бога.
В глазах у меня мелькают белые и черные искорки – плывущий, дрожащий узор, затмевающий все остальное. Я падаю на постель.
– Эй, ты в порядке? – окликает меня Уолтер. – Послушай, парень. Что-то ты малость позеленел. Тебя там часом не вырвет?
– Нет, – отвечаю я. Сердце колотится, в ушах гудит – мне только что припомнилась маленькая бутылочка отвратительной на вид жидкости, которую Верблюд предложил мне в мой самый первый день в цирке. – Я в порядке. Слава богу.
На следующий день, сразу после завтрака, мы с Уолтером вместе со всеми выстраиваемся в очередь к красному фургону, где обычно продают билеты. Около девяти сидящий в фургоне человек подзывает первого по очереди, разнорабочего. Тот почти тут же разворачивается и, выругавшись, сплевывает прямо на землю. Следующий – еще один разнорабочий – тоже отходит от окошка вне себя от гнева.
Люди в очереди поворачиваются друг к другу, перешептываются.
– О-хо-хонюшки… – говорит Уолтер.
– Что это тут происходит?
– Похоже, удерживают из получки в стиле Дядюшки Эла.
– То есть?
– Большинство цирков понемногу удерживают из получки до конца сезона. А Дядюшка Эл, когда у него кончаются деньги, удерживает получку целиком.
– Вот черт! – сержусь я, когда от фургона в ярости отходит третий. Еще двое рабочих с мрачными лицами просто уходят из очереди, зажав в зубах самокрутки. – А чего же мы тут тогда теряем время?
– Это касается только рабочих, – отвечает Уолтер, – а артистам и боссам платят всегда.
– Но я ни тот и ни другой.
Уолтер оценивает меня взглядом.
– И правда – ни тот и ни другой. Бог тебя знает, кто ты такой, но человек, который сидит за одним столом с главным управляющим зверинца и конного цирка, не может быть рабо¬чим.
Это же ежу понятно.
– И что, часто так бывает?
– Ну да, – говорит Уолтер. Он откровенно скучает и ковыряет носком башмака землю.
– А потом хотя бы отдает?
– Думаю, никто не проверял. Народная мудрость гласит: если он задолжал тебе больше чем за четыре недели, лучше в день получки не показывайся.