Военкор
Шрифт:
— Не исключаю, что это случится уже в ближайшие часы, — произнёс Фадлалла.
— Что ж, я знал, что мы с вами договоримся. Со своей стороны попробую передать вашу озабоченность «учениями». Но в Бейруте проблемы со связью. Война идёт, — ответил Римаков и встал, не дожидаясь ответа.
Я поднялся вслед за ним. Фадлалла тоже встал и внушительно кивнул.
— Я понял вас, господин Римаков.
Когда мы вышли из штаба и сели в машину, я посмотрел на Максима Евгеньевича.
— Думаю, что сработает, — сказал я вполголоса.
Он
— Они знают, что такое быть врагом для Советского Союза. И не пожелают этого даже своему врагу.
— Но ведь в Москве не в курсе, да? Об ударах, которые вы пообещали Фадлалле?
— Иногда импровизация помогает лучше приставленного ко лбу пистолета, товарищ Карелин, — пояснил Римаков. — Но вы, крайне наблюдательны.
В посольство мы вернулись уже за полночь. В приёмной я сел в кресло и решил набросать заметки для нового материала в редакцию. В голове уже крутились словесные обороты и строки будущей статьи. Всё, что накопилось за день, требовало выхода. Я даже поймал себя на мысли, что мне всё больше нравится заниматься журналистикой.
Но я не успел сделать и пары записей, когда дверь в приёмную приоткрылась, и в проходе появился Римаков. Без пиджака и в расстёгнутой рубашке.
— Пойдёмте, — сказал он. — Перекусим.
Я закрыл блокнот и пошёл за ним. Заодно возьму у него анонимное интервью «без галстуков».
В кабинете горела тусклая лампа. На столе стояла алюминиевая фляга, разложены куски хлеба, пара банок тушёнки, кильки и солёные огурцы. Всё по полевому — скудно и без лишних церемоний.
— Присаживайтесь, — сказал он, открывая банку. — Мы с тобой… не против, если на ты?
Я покачал головой.
— Так вот, мы с тобой хоть и не были под обстрелом, но своего хапнули. Я думаю, ты понимаешь, что сегодня мы могли умереть.
— Речь твоя действительно была дерзкой. Однако вероятность того что они решили бы нас прикончить хоть и была, но маловероятна. Во-первых, они испортили бы отношения Советским Союзом. Во-вторых, подозрения, что они причастны к похищению заложников, подтвердились. И в-третьих, они понимали, что если мы не вернёмся, то прилёт ракеты, случайно сбившейся с курса, произошёл бы с большей долей вероятности. Так что считаю, в их интересах было ещё и проследить, чтобы мы добрались до посольства целыми и невредимыми.
Дальше ели молча. Периодически раздавался стук ложек по металлу и слабый гул вентиляции из зарешеченных отверстий.
— К нам не хочешь пойти, Лёш? — в лоб спросил Римаков.
Предложение заманчивое, но бросать ту работу я не собирался. Однако ответить не успел, в кабинет без стука вошёл Казанов. Но ему можно.
— Максим Евгеньевич, посмотрите в окно.
Римаков всё понял. Отставил тарелку и поднялся на ноги.
— Пошли, Карелин.
Мы подошли к окну, и Максим Евгеньевич отодвинул штору. Казанов встал рядом со мной.
Перед
Те самые заложники, похищенные организацией «Свободный Левант», о расположении которых Хезболле якобы не было известно.
Они были живы. Измождённые, осунувшиеся, но живые.
— Думаю, на столе кое-чего не хватает, — сказал Максим Евгеньевич и подошёл к своему портфелю.
Тут же на столе появилась бутылка «Азербайджанского».
Римаков вытер тыльной стороной ладони потный лоб, вгляделся в ночное небо Бейрута и гулко выдохнул.
— К столу, товарищи. Где твои бойцы, Виталик? — спросил Максим Евгеньевич.
— Отдыхают.
— Ладно. С ними ещё потом разок выпью, — разлил по рюмкам коньяк Римаков.
Молча выпили за успешное окончание операции. И также тихо коньяк был убран обратно в портфель.
— И да, Карелин, что думаете написать в своей статье? — закусил Римаков хлебом с килькой.
— Опубликуем интервью с лидером Хезболлы, в котором он называет нас друзьями. Опишу подвиги патриотов Ливана. Всё по схеме. Вообще-то, могли бы и не говорить, — сказал я.
— А насчёт моего предложения, оно остаётся в силе. Нам нужны такие ребята, как ты. Которые не только руками делают, но и головой думают. Если сомневаешься и не можешь дать ответ сейчас… у тебя есть время.
— У меня есть просьба.
— Можно и просьбу. Слушаю.
— Я хочу попасть в Сирию. На самую передовую.
Римаков сощурился и слегка улыбнулся.
— Виталик, а у него есть чуйка. Что думаешь?
— Нет. Ему там не место.
— Виталий Иванович, а не пошли бы вы сами в то самое место, — ответил я.
Казанов напрягся, но Римаков его похлопал по плечу.
— Сами решите, Карелин. Доедаем и выезжаем. Самолёты скоро приземлятся.
Следующим вечером я оказался на базе Эт Тияс в сирийской провинции Хомс. По-другому её также называют Тифор.
Авиабаза встретила нас гулом и пыльным горизонтом. Туда-сюда мелькали люди, ездила техника. Стоянка была заставлена Ил-76 и Ан-22. Шла выгрузка имущества и выгрузка личного состава.
Со всех сторон слышалась русская и арабская речь. Всё это было похоже на ввод войск в страну, но уж слишком мало было наших солдат здесь.
Я стоял в центре этого авиационного муравейника и внутренне радовался за себя. Это то самое место, где я должен быть. В центре всех действий. На самой передовой, чтобы запечатлеть самые важные моменты.
Казанов следовал всё время рядом со мной и контролировал, чтобы я снимал только сирийских коммандос.
В это время из Ил-76 вышла группа советских бойцов. В разгрузках и с ранцами РД-54. На каждом разная форма — кто в костюмах КЗС, а кто в «прыжковке». Гадать нет смысла — передо мной были бойцы отдельных отрядов специального назначения.