Военная контрразведка НКВД СССР. Тайный фронт войны 1941–1942
Шрифт:
Усвоив этот отрицательный опыт, нацисты пришли к выводу, что одного «добровольного согласия» оказавшегося в плену советского военнослужащего сотрудничать с ними мало. Для закрепления вербовки надо было поставить человека в положение, когда бы он почувствовал, что обратного хода нет. Смысл вербовочной тактики сводился при этом к тому, чтобы принудить вербуемого к нарушению воинского долга и заставить его сообщить известные ему сведения о Красной армии, что можно было бы интерпретировать как выдачу врагу военной тайны. Другой прием: с помощью откровенной провокации опорочить его, превратив в источник информации об антифашистски настроенных солагерниках. Наконец, наиболее верный путь связать ему руки – участие в расстрелах, карательных операциях против партизан и местного населения на оккупированной территории [119] .
119
Сергеев Ф. Указ соч. С. 227.
Это
Красноармеец Бенедежных из 256-й сд с группой бойцов в количестве пяти человек попал в окружение противника, где был пленен. В плену он находился всего несколько часов. Там его накормили, угостили вином, ознакомились с его биографией, завербовали и направили в расположение наших частей с заданием шпионского характера.
Сын репрессированного из Полтавской области Литвиненко сдался в плен добровольно и, когда немцы предложили ему сотрудничать, охотно согласился. Вербовка Литвиненко была закреплена следующим образом: сначала его использовали в розыске местных коммунистов и комсомольцев. После того, как он обнаружил двоих и их расстреляли, оказался надежно «привязан» к абверу как предатель, и нацисты переправили его через линию фронта, где он принялся было за выполнение полученного задания, но был разоблачен.
Красноармеец Петухов в октябре 1941 г. в районе г. Ржева отстал от своей части и в пути следования к с. Медное был захвачен в плен немцами. На допросе немецкий офицер накормил его, угостил папиросами и на следующее утро отпустил, подчеркнув при этом, что немцы хорошо обращаются с [пленными], в чем Петухов сам убедился. Никаких подписок немецкий офицер у Петухова не брал. Здесь был расчет на то, что Петухов в своей части расскажет о хорошем обращении немцев с пленными.
Красноармеец Сиротин из 421-го сп дезертировал с поля боя, сдался в плен врагу и был завербован. После пленения Сиротин четыре раза допрашивался немецким офицером. Допрос сопровождался избиениями. Сиротин сообщил все, что он знал о своей дивизии. Допрашивавший его немецкий офицер стал убеждать его в непобедимости германской армии, что Советская власть ничего хорошего для трудящихся не сделала, а крестьяне только после прихода немцев получают землю. Сиротину заявлено было, что он будет освобожден из плена после того, как даст согласие на выполнение заданий шпионского характера. При переходе линии фронта Сиротин был арестован [120] .
120
http: //militera.lib.ru/docs/da/gbvov/index.html
Красноармеец Харитонов из 256-й сд был захвачен немцами с передовой линии фронта и через несколько часов отпущен обратно в свою часть с заданиями шпионского характера. При переходе линии фронта Харитонов был задержан.
Красноармеец Штрейт, арестованный по подозрению в шпионаже 2 декабря 1941 г., показал, что, будучи в течение двух суток в плену у немцев, несколько раз допрашивался немецким офицером и, в конечном счете, под угрозой расстрела дал согласие на выполнение заданий шпионского характера.
При вербовке немцы в ряде случаев отбирали подписку о сотрудничестве в пользу Германии [121] .
Первоначальная эйфория, охватившая руководящие круги абвера после того, как они приобрели в лице сотен тысяч пленных красноармейцев и командиров огромный источник рекрутирования агентуры, прошла довольно быстро. Настоящие профессионалы, столкнувшись с тем, как трудно шла вербовка этого контингента, поняли, что среди советских военнопленных было не так уж много таких, кто готов был всерьез связать свою жизнь с вражеской разведкой и наносить ущерб собственной стране. Конечно, в огромной массе советских военнослужащих, попавших в плен, оказывались люди разные. Были среди них неустойчивые, просто паникеры, трусы, антисоветски настроенные и добровольно перешедшие на сторону врага. Но при вербовке немецкие спецслужбы допустили серьезный просчет, который потом признали и сами их руководители. Он состоял в переоценке степени влияния драматически сложившихся обстоятельств первого этапа войны, при которых многие красноармейцы и командиры оказались в плену, на все дальнейшее их поведение и отношение к «победителям». В Берлине считали, что советские граждане, сдавшиеся или захваченные в плен, самим ходом военных событий уже подготовлены к союзу с нацистской разведкой. Но это было не так.
121
http: //militera.lib.ru/docs/da/gbvov/index.html
Во-первых, подавляющее большинство попавших в плен советских воинов, несмотря на ужасающий террор, дикие зверства, остались непокоренными, мужественными борцами против нацизма. Так, отказались от сотрудничества с немцами командующий 5-й армией Потапов, командующий 20-й армией Ершаков, командующий 19-й армией Лукин, командир 8-го ск Снегова, командир 10-й танковой дивизии Огурцов и др. [122] . Немало было таких, кто предпочел смерть в гитлеровских концлагерях и тюрьмах сделке с совестью.
122
Свердлов Ф.Д. Советские генералы в
Во-вторых, многие военнопленные, как вскоре стало ясно, не выдержав неимоверного психического и физического воздействия, хотя и давали согласие сотрудничать с разведкой врага, в действительности и не помышляли выполнять ее задания. Считая себя обреченными, они в самом предложении видели выход из тяжелого положения, в котором оказались в плену. Альтернатива одна – смерть за колючей проволокой. А согласие на вербовку предоставляло шанс вырваться из неволи – ведь даже беспримерные по дерзости побеги из плена редко кому удавались. А тут возникала надежда, пусть иллюзорная, с трудно предсказуемыми последствиями, но позволяющая рассчитывать на возможность прийти к своим, воссоединиться с семьей на родной земле. Ради этого некоторые, чтобы привлечь внимание абверовских вербовщиков, сознательно выдавали себя за выходцев из кулацких семей, священнослужителей, приписывали себе несуществовавшие судимости, громогласно высказывали обиду на советскую власть. Оценив по достоинству их поведение, добавим, что многие из них отдавали себе отчет: в обстановке, унижающей человека всеобщей подозрительностью к бывшим военнопленным в собственной стране, их ждет суровое наказание по законам того времени за «измену Родине» и «предательство».
Руководство абвера в своих планах тайных операций на Восточном фронте отводило важную роль русской эмиграции. Шелленберг писал, что «это был значительный «ресурс», из которого могла рекрутировать агентов советская разведка. «Со своей стороны мы намеревались использовать этот источник и в собственных целях, перевербовывая многих работающих на Советы агентов и организуя их работу по системе троек…» [123] . Бывший генерал-майор императорской и белой армий, член Русского общевоинского союза (РОВС) В.П. Бресслер показывал, что с 1941 г. до середины 1943 г. некоторые члены РОВС служили в немецкой армии переводчиками, как и члены «Союза русских офицеров», «Союза служивший в Российском флоте», «Балтийского союза» [124] . Как покажет на следствии на Нюрнбергском процессе Штольце, в числе специальных агентов, которых ему удалось привлечь к работе против СССР, были бежавшие на Запад в годы Октябрьской революции Достовалов, в прошлом царский генерал; Дурново, бывший царский полковник, основавший по заданию нацистской разведки опорный пункт в Белграде; капитан в отставке Кляйн, плацдармом для шпионских действий которого стал Каунас [125] . Но практика показала, что агенты из белоэмигрантов плохо ориентировались в советской действительности. К тому же, немцы не очень-то доверяли белой эмиграции. И для этого были основания. 25 июня 1941 г. лондонская газета «Таймс» опубликовала письмо князя Всеволода – племянника Николая II – царя, казенного в 1918 г.: «Мы сражаемся, – писал князь, – против общего врага, и, каковы бы ни были наши разногласия в прошлом, я чувствую, что пришло время всем славянским народам объединиться, чтобы избавить мир от нацизма». В одном из немецких документов осени 1941 г. зафиксировано: «На политических основаниях в новом строительстве не могут быть использованы ни эмигранты и их потомки, ни православная церковь, несмотря на их однозначные антибольшевистские настроения» [126] .
123
Schellenberg W. The Labyrinth. Memoirs. P. 139.
124
Великая Отечественная война 1941–1945 годов. Том шестой. Тайная война. Разведка и контрразведка в годы Великой Отечественной войны С. 333.
125
Полторак А.И. Нюрнбергский эпилог. М., 1969. С. 280.
126
Война Германии против Советского Союза 1941–1945. Документальная экспозиция. Берлин, 1994. С. 83.
Таким образом, за первые полгода войны с СССР изменения позиции, занятой абвером по отношению к эмиграции, не произошло.
Просчет, заключавшийся в ставке на военнопленных и эмигрантов, СД и абвер пытались восполнить усилением вербовочной работы среди населения оккупированных немецкими войсками районов советской территории. Но и эта затея не достигла цели. В такой обстановке абвер начал использовать в качестве диверсантов детей и подростков, рассчитывая на то, что они вряд ли могли привлечь внимание советской контрразведки. К тому же и население снисходительно относится к ним.
Абвер и союзнические ему спецслужбы не чуждались вербовкой и уголовников. Так, в ночь с 4 на 5 сентября 1941 г. 13 пехотный полк 17 дивизии финнов вышел к Лодейному Полю. В его авангарде двигались два батальона шведской добровольческой бригады. На пути шведов совершенно неожиданно оказался Лодейнопольский исправительно-трудовой лагерь, спецконтингент которого органы советской власти не успели эвакуировать из-за стремительного продвижения противника [127] . Многие лица, содержавшиеся в ИТЛ, стали агентами финской разведки.
127
Бюллетень Музея истории МВД по Республике Карелия. № 3 (50). Петрозаводск, 2015 г. С. 42.