"Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Яков Янович слушал Чадьярова, уставившись в подоконник.
— А потом, вообще, я же коммерсант! — рассмеялся Чадьяров. — У меня там дело, заведение, ремонт кончается, управляющий жулик, программу менять надо, оптовые поставки готовить...
— Все правильно, — глухо перебил его Дед, он хотел что-то еще сказать, но осекся на полуслове, а помолчав, добавил: — Самое тяжелое достается лучшим сынам Родины...
Чадьяров положил старику руку на плечо, тот повернул голову, и тогда Чадьяров увидел его дрожащее лицо и полные
— Ты знаешь, — взволнованно сказал Дед, — как тебя увидел, подумал: все, язык не повернется сказать про возвращение. Андрея к тебе подсылал, а он вернулся ко мне и докладывает: так, мол, и так, ваше приказание не выполнил, как увидел его ошалевшим от Москвы, не смог сказать, лучше, говорит, любое наказание.
— Я понимаю, Яков Янович, я бы и сам другому не смог сказать, — улыбнулся Чадьяров, а потом посерьезнел: — Только вот что...
— Знаю, знаю все, — перебил Дед. — Трудно одному. Будет тебе помощь. Считай, что уже есть. Точно есть! А раньше не мог. Теперь о главном...
Свадьба между тем была в полном разгаре. Шумели, смеялись, парни по очереди приглашали невесту на танец. Старший сын Сергея крутил ручку патефона, а сам Сергей тут же, у двери, на спор с одним металлистом поднимал гирю.
Вошла Валя с тарелкой нарезанного хлеба, и кто-то крикнул ей:
— Кудрявая! А где твой папаша?
Но тут все разом зашумели, задвигались, потому что в дверях появился Чадьяров. Его затащили за стол. Валя пододвинула тарелку с едой, налила что-то в чашку.
Чадьяров с грустью понимал, что праздник кончается. Вот она, последняя неожиданность этого дня: надо возвращаться в Харбин... Завтра... Еще некоторое время он сидел молча, с улыбкой, внимательно разглядывая все это веселье вокруг себя. Потом встал:
— Ребята, хочу сказать несколько слов...
Все замолчали, танцующие остановились. Сережа снял пластинку. Наступила тишина.
— Я хочу выпить за вас, Саша и Нина, и пожелать вам счастья. За всех вас, ребята...
Он замолчал. Ему хотелось сказать очень многое, об очень важных, как ему казалось, вещах, но он не знал, как начать, и все же начал, потому что понимал: никогда уже не будет в его жизни такого сумасшедше счастливого дня... Будут другие, разные, но такого — никогда. И Чадьяров сказал так:
— Мы живем в огромной стране, такой большой, что не хватит человеческой жизни, чтобы узнать ее всю. Но для нас она наша страна, которую мы целиком вмещаем в себя и называем Родиной, хотя для каждого из нас Родина — это два дерева у пруда, или крыльцо под бузиной, или полустанок в степи со спящей под скамейкой собакой...
И еще Чадьяров сказал, что прожил счастливый день. Завтра утром он уедет. Может случиться так, что они уже больше никогда не увидятся, но он стал сильнее и богаче после этого дня, и теперь, где бы он ни был, вслед за воспоминанием о Родине будет воспоминание об этом дне, о славных ребятах, так
— Я знаю людей, которых от отчаяния и гибели спасла необходимость жить для Родины, спасло сознание, что они нужны ей, что она их ждет. И знал тех, кто погиб, оборвав эти связи. Так вот, я пью за вас, ребята, и за всех тех, кто вдалеке держит в себе эти нити...
Чадьяров поднял чашку и медленно выпил до дна, впервые за несколько лет.
Москва уже медленно погружалась в сумрак ночи. Еще за домами на горизонте догорала полоска заката, а на улице было уже темно.
Из окон второго этажа общежития доносились смех, крики, музыка. Стол был сдвинут в сторону, а посреди комнаты под аплодисменты ребят танцевал веселый и хмельной Чадьяров.
Ребята никогда такого не видели и уж конечно не могли себе представить, что солидный человек может выделывать такие смешные па, да так ловко, словно настоящий танцор.
Валя хохотала громче всех, прыгала вокруг Чадьярова, а когда он без сил рухнул на стул, подбежала к нему и поцеловала в щеку.
— Еще! — попросил Чадьяров.
И Валя поцеловала его снова.
Поздно ночью за Чадьяровым приехала машина.
— Это ваша? — спросила Валя, когда они вышли из общежития.
— Государственная, — ответил Чадьяров. — Но сегодня я на ней езжу.
Валя отвернулась и замолчала. «И зачем появилась эта машина! — с грустью подумала она. — Все было так просто, так хорошо. Теперь все кончилось. Машина, шофер...»
— Ну, спасибо вам, — легко сказала она.
— Это вам спасибо, Валя, — сказал Чадьяров. — Я буду вас помнить.
— Нет, — так же просто сказала Валя. — Вы забудете меня в такой машине.
Чадьяров рассмеялся и взял ее за руку:
— Нет, Валя, не забуду...
— Вы уезжаете?
— Да.
— Надолго?
— Да.
Она замолчала, словно решаясь на что-то, и вдруг проговорила:
— Я все равно хочу ждать вас.
Ткнулась носом Чадьярову в щеку и побежала по улице, скрылась в подъезде.
«Черт знает что! — злясь на себя, думал Чадьяров. — Совсем с ума сошел, Фан!»
Он ругался, мотал головой, но с лица его не сходила счастливая улыбка.
Машина катила по предрассветной Москве, медленно вставало солнце.
— Володя, — попросил шофера Чадьяров, — давай за город съездим.
Скоро они оказались в каком-то пригороде. Слева, сквозь редкие сосны, виднелся маленький спящий дачный поселок. Чадьяров вышел из машины. Солнце уже блестело на мокрой от росы траве. Было удивительно тихо — ни ветерка, — и только высоко в небе пел жаворонок.
Чадьяров несколько раз глубоко вдохнул влажного свежего воздуха, расстегнул рубашку. Весь прошедший день казался теперь удивительным, сказочным и очень давно виденным сном.
— Спасибо, Володя, — сказал Чадьяров. — Езжай. Я пешком пройдусь. Счастливо...