Военные приключения. Выпуск 3

Стариков Николай Викторович

Через две недели был Кагул…

В пятом часу, когда сквозь сероватую и холодную дымку утреннего тумана только начали проступать контуры окружающего, днем по южному яркого и многоцветного, мира под мерный, ввергающий в транс единения, грохот полковых барабанов русские каре начали подступ к турецкому лагерю. День 21 июля 1770 года наступил.

Согласно диспозиции главнокомандующего генерал-аншефа и кавалера Румянцева русская армия наступала четырьмя группами: авангард генерал-квартирмейстера Баура — четыре тысячи штыков — атаковал турок в охват левого фланга их укреплений; дивизия генерал-поручика Племянникова — 4,5 тысячи человек — должна была атаковать левый фланг турецкой позиции с фронта, в лоб; дивизия генерал-аншефа

Олица — 7,5 тысячи солдат — совместно с дивизией Племянникова также атаковала левый фланг турок; дивизия генерал-поручика Брюса — 3 тысячи человек и авангард генерал-поручика Репнина — 5 тысяч пехоты шли на правый фланг противника. Главные силы конницы — до 3,5 тысячи сабель генерал-поручика Салтыкова — двигались между дивизиями Олица и Брюса.

Последовавший бой потребовал от каждого предельного напряжения сил. Корпус Баура штурмовал боковые укрепления. После четверти часа ураганного артогня главнокомандующий турецкой армией великий визирь Халиль-бей, под началом которого в этом сражении находилась 150-тысячная армия, бросил и против этого корпуса, как прежде против Олица, Репнина и Брюса, спагов, свою отборную конницу. Издавна турки лучше всего владели белым — холодным — оружием. Вот и теперь, когда они с криками и рвущим душу визгом на рысях пошли на сшибку, казалось, что их удар будет страшен: геометрически прямая фронта каре будет растерзана, первые ряды будут вырублены в минуту. Но этого не произошло — русская армия уже научилась обходиться с османскими конными лавами раз и навсегда. Ружейный и орудийный огонь охладил наступательный запал спагов — их отогнали. Тогда они ударили русским в тыл, надеясь хоть этим задержать их наступление. Но Баур, оставив арьергард, лишь убыстрил движение своего каре. На подступах к укрепленной высоте русским преградили дорогу янычары, с которыми завязалась жаркая рукопашная, постепенно перемещавшаяся в глубь турецкой обороны.

Русские военачальники знали, что, как правило, осман хватает лишь на самый малый наступательный порыв — долгое напряжение боя они не любят. Вот и теперь янычары стали все чаще оглядываться назад и наконец побежали. Укрепление было взято, но отдыхать было еще рано.

— Граф, — обращаясь к Воронцову, подчиненные которого сейчас столь успешно расстреляли атаку спагов, а потом первыми ворвались в ретраншемент, прокричал Баур, сам еще не остывший от горячки боя, — берите своих людей и ударьте с фланга в центральное укрепление визиря. Я вас прикрою.

Тут же раздалась команда:

— Батальон, за мной!

Генерал вовремя приказал, а Воронцов быстро понял суть — удар с фланга в центральный ретраншемент был действительно необходим, ибо события в середине наступающих русских порядков менялись стремительно: каре Племянникова, заняв гребень высоты, теперь было на острие атаки. Дивизия почти уже дошла до турецких окопов, состоявших из тройного рва, как внезапно была атакована отборным более чем десятитысячным корпусом янычар. Незадолго до этого янычары неприметно спустились в лощину, примыкавшую к левой стороне их лагеря, а вот теперь, выбрав самый уязвимый момент зыбкого равноденствия перед решающей атакой, нанесли русским сильнейший удар.

Удар пришелся в угол правого фаса и фронта. Здесь были полки Астраханский и первый Московский. Едва передний ряд астраханцев успел выстрелить, как тут же был смят янычарами, ятаганами — ружей те в атаку даже не взяли, — прокладывавшими себе дорогу внутрь каре. Турок было вдвое больше, чем солдат у Племянникова, и сейчас, в рукопашном бою, это фатально сказывалось: в несколько минут два угловых полка были смяты и расстроены. За ними та же судьба постигла Муромский, четвертый гренадерский и Бутырский полки. Строя больше не было. Каре оказалось разорванным пополам. В руках янычар уже два полковых знамени, которые они срочно отправили к себе в лагерь, зарядные

ящики. Русских быстро теснили к войскам Олица, наступавшего чуть-чуть сзади и немного левее Племянникова, и янычары сквозь разорванные ряды передового русского каре уже промчались перед фронтом главного отряда Румянцева, начиная с ним отдельные пока стычки.

Турки вывели на прорыв достаточно сил, но немало их оставалось еще и в ретраншементе. Поэтому они достаточно спокойно восприняли появление на фланге их укрепления небольшого отряда русских — батальона егерей. Разгоряченные общим достигаемым успехом, они собирались также по-молодецки расправиться и с этой жалкой кучкой гяуров. Но Воронцов, зная свои силы и увидав, что происходит перед турецким ретраншементом, решил действовать пока иначе. Расположив своих егерей рассыпным строем, он приказал открыть плотный ружейный огонь по янычарам так, чтобы им было не поднять головы, одновременно и выбивая защитников укрепления, и прикидывая, откуда его лучше штурмовать.

В главном же месте боя — у каре Племянникова — обстановка все обострялась. Наступала та минута боя, когда особенно значимо усилие каждого на весах общего успеха. Еще несколько минут торжества турецкой пехоты — и гибель русской армии станет неизбежной. Оторванная от баз, имея в своем тылу восьмидесятитысячную конницу крымского хана, она вся поляжет здесь, вся без остатка.

Военачальники главного каре — каре Олица — во главе с Румянцевым несколько мгновений как зачарованные смотрели на появившуюся перед их фронтом яростную толпу янычар во главе со своими знаменосцами. Но вот наконец и голос командующего, как освобождение от морока — успевшего и сумевшего за несколько кровавых секунд принять единственное, ведущее к победе и спасению, решение:

— Отсечь турок от лагеря картечью! Лишить их подкреплений!

Начальник артиллерии генерал-майор Мелиссино бросился выполнять приказ.

— Салтыкову ударить во фланги и тыл!

И нарочные тотчас отправились к командиру русской конницы.

— Генерал Олиц! Для подкрепления Племянникова приказываю выделить первый гренадерский полк.

Потом, обернувшись, искоса посмотрел на принца Брауншвейгского — волонтера при его штабе, в начале боя все рвавшегося сразиться с турками, а сейчас как-то уже и не особенно жаждущего этого. Подмигнув принцу, Румянцев сказал ему обычным голосом:

— Теперь наше дело.

С этими словами, вскочив на коня, он бросился к полкам дивизии Племянникова. С маху влетев в толпу, Румянцев осадил скакуна и спрыгнул в самую гущу рукопашной. Выхватив из ножен шпагу, главнокомандующий закричал своему в расстройстве отступающему войску:

— Стой, ребята!

Громкий знакомый голос заставил остановиться ближайших к нему. На них натыкались другие, и скоро вокруг Румянцева оказалось достаточно людей, вновь вспомнивших о своем солдатском долге, для того чтобы заново начать отбиваться от янычар уже грудь в грудь, а не только способных подставлять свои спины под ятаганы. Бой принял новое ожесточение, ибо турки, поняв, кто этот генерал, столь быстро вернувший своих солдат для боя, отчаянно рвались к нему. Отбиваясь от наседавших на него янычар, командующий продолжал руководить:

— Солдаты! Разбирайтесь по ротам! Становись в каре! Слышите? Наши уже рядом!

Невидимые ими, им помогали егеря: ведя плотный ружейный огонь, они раз за разом сметали с флангового фаса ретраншемента всех тех, кто пытался в противовес им отбить их медленный неуклонный наплыв на укрепление. Наконец уже никто из турок не рисковал высунуть головы из-за бруствера, а егеря тем временем приблизились почти вплотную к валу. Крики турок, переходившие временами в захлебывающийся вой, крики, доносившиеся со стороны схватки с каре Племянникова, лучше всякого сигнала сказали Воронцову «Пора!» — и он повел батальон на штурм укрепления, доверившись штыку.