Военные приключения. Выпуск 3
Шрифт:
— Штурман, как пеленг?
— Медленно меняется на нос.
«Черт, маловато скорости. И увеличивать опасно — дизели поизносились… Была не была — без риска не будет победы!»
— Механик, добавьте оборотов!
— Товарищ командир, ход больше восемнадцати. Уже подрывает клапаны. Придется форсировать дизели…
— Ради такой цели можно. Объясните людям обстановку!
Командир ясно сознавал, что идет на смертельный риск. Прежде всего он знал, как сейчас нелегко мотористам. Если здесь, на мостике, семнадцать градусов мороза, бьют в глаза злые, колючие брызги, плечи сковывает
А внизу, в дизельном отсеке, был настоящий ад. Захлебываясь, грохотали работающие на форсаже дизели. Не успевали сгореть ни солярка, ни масло. Едкий дым, заполнив пол-отсека, мешал дышать. Люди задыхались от недостатка кислорода. Температура в отсеке приближалась уже к отметке «60». 60 градусов жары! Полуголые тела мотористов лоснились от пота. Порой, не выдерживая теплового удара и удушливого дыма, то один, то другой моторист падал, его тут же заменяли подвахтенные. Надо было выдержать это адское испытание, выдержать во что бы то ни стало, чтобы сохранить заданный командиром ход — в дыму, смраде, адской жаре!
Была опасность, что дизели не выдержат этого бешеного ритма, разлетятся вдребезги. И тогда лодка останется без хода — беспомощная во власти стихии, на глазах врага — беззащитная мишень… Командиры отделений мотористов старшины Петр Плотников и Василий Прудников, изловчась, подсовывали под клапаны пучки проволоки, даже отвертки — лишь бы смягчить удары, сберечь двигатели…
Да, командир шел на явный риск. Вероятность счастливого исхода не составляла и сотой доли процента. Если лодку обнаружат, да еще и она останется без хода, — это смерть.
Конечно, своей личной жизнью Александр Иванович мог распорядиться, как хотел. Мог распорядиться и жизнями подчиненных — Родина от своего имени, давала ему такие права, поручая командовать боевым кораблем. Он — представитель, полномочный и полновластный, представитель Советского правительства здесь. Но это же огромная моральная, нравственная ответственность. Командир не хотел и не мог хотя бы не посоветоваться с экипажем, чтобы откровенно сказать людям о том, какой опасности подвергаются моряки, выходя в эту атаку.
— Борис Сергеевич, — позвал Маринеско исполняющего обязанности заместителя по политчасти Крылова, — пройди по отсекам, объясни людям все…
Между тем экипаж «тринадцатой» уже знал, что лодка выходит в атаку на огромный лайнер. Знали моряки и о сложности обстановки, и о рискованности маневра. Знали, что не исключена гибель. И сейчас, когда обо всем этом им сказал еще и прошедший по отсекам Борис Сергеевич Крылов, из всех отсеков поступил на мостик один доклад:
— Передайте командиру: готовы к любым испытаниям! Готовы на риск!
Готовы на риск! Это говорили люди, не по слухам, не по книгам и кинофильмам знавшие, что такое риск и чем он порой завершается. Это говорили люди, разбросанные но отсекам и боевым постам по одному, в лучшем случае по два-три. По сути дела, один на один со своими мыслями и надеждами. Это говорили люди, отлично знавшие, что вот-вот закончится война, вот-вот победа. Если они вернутся живыми из этого боевого
И все-таки они сказали свое — «Готовы на риск»! Это единодушие теплом обдало командира, радостью охватило сердце. Значит, верят, значит, надеются на счастливую командирскую звезду! Как же оправдать эту беззаветную веру?
…Чуть впереди и правее по курсу лодки во мраке ночи, сквозь брызги и снежный вихрь то и дело проблескивал огонек. Лайнер по-прежнему шел, не меняя курса и скорости, не производя даже противолодочного зигзага. Видимо, фашисты и не предполагали, что рядом с ними идет их смерть. Именно смерть, потому что Маринеско твердо решил довести атаку до конца, во что бы то ни стало торпедировать лайнер.
И думая об этом, он прекрасно понимал, что теперь судьба лодки, судьба экипажа, судьба атаки не только а его руках, не только в его мастерстве и настойчивости. Сейчас много, если не все, зависит от подчиненных Якова Коваленко, от того, сохранит ли лодка ход, даст ли она нужную скорость.
— Механик, как дизели? — не выдержав, запросил командир.
— Держатся. Но опасаюсь, очень уж перегружены!
На помощь мотористам поспешили другие моряки экипажа. Каждый чувствовал, насколько ответственный настал момент. Вот и инженер-механик, беспокоясь за судьбу двигателей, покинул центральный пост, прибежал в дизельный отсек. Может быть, потребуется его квалифицированный совет. Да просто присутствие офицера ободрит и поддержит моряков. Он вместе с ними готов разделить трудности и ответственность.
Теперь «тринадцатая», идущая более чем девятнадцатиузловой скоростью, стала похожа на торпедный катер. Из воды виднелась лишь рубка, вся в пенном шлейфе.
Поначалу, нагоняя лайнер, подлодка шла тем же курсом. Потом, круто повернув, пересекла пенную дорожку, вышла на левый борт лайнера. Полчаса, час, второй продолжалась погоня…
— Старпом, рассчитайте число торпед в залпе!
Но едва прозвучала эта команда, с левого крыла мостика лайнера пулеметной очередью «зашелся» сигнальный прожектор. Его луч танцевал по рубке лодки, выписывая точки и тире.
— Что он пишет?
— А черт его знает! — отозвался сигнальщик Иван Антипов, обычно сдержанный и невозмутимый моряк.
— Отстучите ему что-нибудь! Видимо, позывные запрашивает.
С такой же пулеметной скоростью старший матрос Антипов отстучал ратьером короткое и соленое словцо. И, странное дело, запросы с лайнера прекратились! То ли ответ оказался близким к запрашиваемому, то ли приняли гитлеровцы лодку за шедший, как потом выяснилось, в конвое катер-торпедолов.
Психологически объяснить происшедшее можно. Разумеется, гитлеровцы понимали, что открыто отвечать на запрос позывных мог только свой. Противник, будучи обнаруженным и запрошенным, наверняка юркнул бы в сторону, во тьму, чтобы скрыться с глаз долой. По крайней мере, так было бы логично объяснить происходящее.