Военные противники России
Шрифт:
Во время отступления из России Лефевр, которому уже было под 60, проявил непоколебимое мужество и большую силу духа. Обросший заиндевевшей на морозе бородой, маршал прошел вместе со своими гвардейцами пешком, опираясь на палку, многие сотни километров по заснеженным дорогам. При этом, не давая себе никаких поблажек, он стойко переносил все тяготы и лишения тяжелого отступления наравне с солдатами, находил в себе силы подбадривать и воодушевлять павших духом, давал надежду отчаявшимся. Перед лицом смертельной опасности, нависшей на завершающем этапе кампании над остатками Великой армии, Лефевр проявил себя как настоящий отец-командир. И не случайно возглавляемые им остатки Старой гвардии до самого последнего момента, не в пример другим частям армии, сумели сохранить свою боеспособность.
В кампанию 1813 года в Германии Лефевр продолжал командовать Старой императорской гвардией, восстановленной Наполеоном после катастрофы, постигшей его армию в России. Однако в ходе этой кампании он также ничем примечательным себя не проявил. Гвардия крайне редко принимала участие в боевых действиях, а там, где она вводилась в сражение, обычно действовала отдельными частями. В этих случаях ее задачи ограничивались поддержкой армейских соединений. Но в кампании 1814 года во Франции Лефевр, продолжая возглавлять Старую гвардию, вновь проявил себя в полном блеске, в последний раз блеснув своим военным талантом. Новую боевую славу старому воину принесли сражения при Шампобере, Монмирайле, Монтеро и Арси-сюр-Об. В этой последней кампании войны против 6-й антифранцузской коалиции он часто дрался наравне со своими солдатами, лично участвуя в атаках. Так, при Монмирайле (11 февраля 1814 года) в решающий момент сражения Лефевр лично возглавил атаку двух батальонов Старой гвардии, нанеся внезапный удар по правому флангу противника, что позволило французам перехватить инициативу и в конечном счете вырвать победу из рук неприятеля.
После сдачи Парижа союзникам (31 марта 1814 года) Лефевр принял участие в так называемом «бунте маршалов» против Наполеона, когда 6 маршалов (Бертье, Ней, Макдональд, Удино, Монсей и Лефевр) потребовали от своего императора отречения от престола в пользу его малолетнего сына. Этим шагом они намеревались добиться прекращения безнадежной борьбы с поднявшейся против Наполеона всей Европой. В то же время, понуждая Наполеона к отречению, маршалы исходили прежде всего из соображений личной выгоды. Получив от императора большие состояния, они практически не могли в полной мере воспользоваться всеми находившимися в их распоряжении благами и пожить в свое удовольствие, находясь почти все время на войне. С некоторых пор, особенно после того, как военное счастье стало слишком часто изменять Наполеону, маршалы все чаще стали задумываться над тем, что причина всех их бед заключается только в императоре. Постепенно они пришли к выводу: не желая идти на мир с союзниками по 6-й антифранцузской коалиции, Наполеон продолжает войну только лишь из-за упрямства или, что еще хуже, ради присущего ему беспредельного честолюбия, что он ведет себя как зарвавшийся карточный игрок, готовый сорвать банк или же потерять все, а заодно и всех их увлечь за собой. Такая перспектива соратников Наполеона явно не устраивала. Усилиями многочисленной вражеской агентуры среди высшего командного состава французской армии усиленно распространялись слухи о том, что державы 6-й антифранцузской коалиции, дескать, воюют не против Франции и ее народа, а только против Наполеона с целью положить конец его агрессивным устремлениям; что только лишь Наполеон, ввергший не только Францию, но и всю Европу в череду непрерывных войн, несет смерть, разрушения и огромные страдания всем народам европейского континента; что единственным препятствием на пути окончания войны и установления всеобщего мира является только один человек — император Наполеон. Поэтому союзные державы, объединившись в борьбе против общего врага, Наполеона, преследуют лишь одну цель — избавить народы Европы, в том числе и французов, от этого тирана. Надо сказать, что семена вражеской пропаганды падали на благодатную почву. Маршалы Франции были людьми не только богатыми, но и хорошо известными как во Франции, так и далеко за ее пределами. Исходя из этого, они не без основания полагали, что какова бы ни была будущая власть в стране, она с ними не может не считаться. Их огромный боевой опыт, авторитет в войсках, влияние в обществе, всеевропейская известность и военная слава говорили сами за себя. Словом, цену себе наполеоновские маршалы хорошо знали и нисколько не сомневались в том, что достойное место в будущей Франции им будет обеспечено и без Наполеона, кто бы ни пришел к власти в стране после него. Чтобы лишить Наполеона поддержки его ближайших сподвижников, союзники, как могли, поддерживали подобные умонастроения во французской военной элите. По мере того, как Наполеон строил все новые и новые планы борьбы с объединенными силами вражеской коалиции, раздражение его ближайших боевых соратников только нарастало. Они считали, что при реализации этих планов императора их мучениям не будет конца. А перспектива и дальше мотаться по грязным военным дорогам, ночевать в скотных дворах на гнилой соломе и продолжать сражаться не понятно ради чего, ежедневно рискуя жизнью, их никак не устраивала. Утомленные до предела, издерганные, заметно постаревшие маршалы еще продолжали беспрекословно выполнять приказы императора, но делали это большей частью еще по привычке. Однако в их действиях уже не наблюдалось того внутреннего вдохновения и пылкого энтузиазма, которые были присущи им ранее. О проявлении какой-либо инициативы с их стороны не приходилось и говорить. Маршалы как бы продолжали по привычке «нести свой крест», но в то же время все заметнее привнося в этот процесс элементы казенщины и какой-то отстраненности. Они уже достигли всего, чего только могли желать, и война им смертельно надоела. К тому же каждый из них был убежден, что Наполеон будет воевать до тех пор, покуда не погубит себя (но это его личное дело, считали они), а заодно увлечет за собой и всех их. Поэтому сам собой напрашивался вывод — спасение только в отстранении Наполеона от власти. Лишь в этом случае можно будет в полной мере насладиться своим положением и всеми теми благами, которые были честно заработаны долгими годами самоотверженного служения Франции на ратном поприще, многократно оплачены кровью, пролитой на бесчисленных полях сражений. Маршалы считали, что заслужили полное право пожить в свое удовольствие и насладиться радостями жизни. Вот так или примерно так, пока еще про себя или в узком кругу особо доверенных лиц, рассуждали многие маршалы на закате Первой империи. Они уже забыли, что всем, чего им удалось добиться, они обязаны только Наполеону. Однако этим, по-своему талантливым военачальникам, но в то же время самым обычным людям с их человеческими слабостями и своекорыстными интересами, не было дано подняться до понимания тех высших государственных интересов, которыми руководствовался их император. Свой скрытный саботаж приказов и распоряжений Наполеона в 1814 году маршалы впоследствии объясняли нежеланием служить эгоизму одного человека, потерявшего чувство реальности. Правда, свое недовольство политикой Наполеона они пока еще открыто не высказывали, но все чаще вступали в пререкания со своим главнокомандующим. Они не верили в победу над противником, располагавшим почти 6-кратным превосходством в силах. Не был исключением среди маршалов и Лефевр. Однажды зимой 1814 года раздосадованный чем-то на Наполеона, он в сердцах процедил сквозь зубы: «Этот замухрышка не будет доволен, пока нас всех не перебьют! Всех до последнего!». Таков был образ мыслей не какого-нибудь заурядного генерала, а командующего Старой гвардией Наполеона!
«Бунт маршалов» сыграл, по всей видимости, далеко не последнюю роль в решении императора отречься от престола. Увидев, что от него отвернулись даже его ближайшие сподвижники, он решил отказаться от продолжения борьбы и примириться со своей участью. Освобожденные от присяги императору маршалы тут же покинули его и перешли на сторону Бурбонов, прибывших в столицу Франции в обозе иностранных армий. Король Людовик XVIII возвел Лефевра в звание пэра Франции и наградил орденом Св. Людовика (июнь 1814 года). При новой власти маршалы, как и предполагали, сохранили все свои чины, титулы, поместья и замки. Правда, ежегодной ренты, которую они получали со своих номинальных владений (герцогств), находившихся за пределами Франции, они лишились. Словом, при новом режиме военная элита Наполеона, за немногим исключением, устроилась совсем неплохо, обретя долгожданный покой и полный комфорт. Однако свое влияние в армии она начала быстро терять. Между нею и армией образовалась глубокая трещина, которая с каждым месяцем все более увеличивалась. Своей армии Бурбоны не имели и были вынуждены довольствоваться бывшей наполеоновской, хотя и сильно сокращенной. Ее солдаты, в основной массе бывшие крестьяне, не желали возвращения дореволюционных порядков, а заслуженные боевые офицеры, прошедшие сквозь огонь многих сражений, были оскорблены тем, что теперь ими командовали воевавшие против Франции бывшие эмигранты или же не нюхавшие пороха родовитые юнцы — дети эмигрантов. Те и другие с пренебрежением относились к боевым заслугам и традициям республиканской, а затем императорской армии. Назначенный военным министром прагматичный маршал Гувион Сен-Сир советовал королю: «Если вы, сир, хотите, чтобы армия была с вами, оставьте ей трехцветное знамя». Но для Бурбонов и окружавших их ультрароялистов такое было неприемлемо. Не для того они «страдали» более 20 лет, чтобы теперь, после победы, встать под знамена «бунтовщиков». Все, что было связано с Революцией и Империей, у них вызывало чувство отторжения и глубокой ненависти. Они ничего не забыли и нечему не научились…
Известие о высадке Наполеона в бухте Жуан и его движение на Париж (март 1815 года) повергло маршалов в шок. Дело в том, что возвращение императора (как известно, державы-победительницы сохранили за Наполеоном его титул) ставило их в весьма щекотливое положение. Теперь каждый из них оказался перед выбором: с кем быть? А выбор этот был крайне ограничен — изменить королю и встать на сторону Наполеона или же сохранить верность королю и пойти против Наполеона, а значит, против армии и против всей Франции, которые восторженно приветствовали возвращение императора. И тут пути маршалов разошлись. Одни из них сохранили верность королю и вместе с ним покинули Францию, другие — вновь встали под знамена Наполеона, а третьи — заняли выжидательную позицию, чтобы затем примкнуть к победителю. Они остались во Франции и даже приветствовали возвращение императора, но от предложения вновь поступить к нему на службу под разными предлогами уклонились, не желая воевать ни за короля против Франции, ни за Наполеона против новой коалиции европейских держав. Как
За переход на сторону Наполеона в период «Ста дней» при 2-й реставрации Бурбонов Лефевр был лишен званий маршала и пэра Франции. В 1816 году восстановлен в звании маршала Франции, а в 1819 году ему было возвращено и звание пэра.
Последние годы жизни Лефевр почти безвыездно провел в своем поместье Комбо. Чувствуя приближение конца, маршал несколько раз посещал кладбище Пер-Лашез в столице (официальное место захоронения наполеоновских маршалов) и лично выбрал место для своей могилы, рядом с могилой маршала Массены. Его воля была исполнена. На саркофаге маршала начертаны вехи его славного боевого пути, с честью пройденного доблестным солдатом Революции и Империи. Маршал Лефевр скончался в возрасте 64 лет. Из 14 его детей (в том числе 12 сыновей) отца никто не пережил. Почти все они умерли в младенчестве, а 2 сына, один из которых был генералом, а также 2 брата погибли на войне. Кроме французских наград Лефевр также имел высшие степени ряда иностранных орденов: Железной короны (Италия), Железной короны (Австрия), Карла III (Испания), Св. Генриха (Саксония), Военный орден Максимилиана-Иосифа (Бавария), Заслуг (Гессен) и Военный орден Карла-Фридриха (Баден).
Полководцем в полном смысле этого слова, способным к самостоятельному командованию крупными армейскими объединениями, Лефевр, конечно же, не был. Полководческим талантом он не обладал и до конца своей военной карьеры так и остался с менталитетом сержанта. Наполеон это отлично понимал и ни разу не пытался использовать его в роли командующего армией. Вместе с тем, как и все наполеоновские маршалы, Лефевр был храбрым и мужественным воином, выдающимся боевым генералом, затем — маршалом Империи, долгие годы отважно сражавшимся с многочисленными врагами Франции сначала под революционными знаменами, а потом под наполеоновскими орлами. Как и большинство его коллег — маршалов Империи — Лефевр обладал ярким военным талантом, но его военные дарования не выходили за рамки тактического масштаба, отдельно взятого боя или сражения, когда требовалось решение лишь какой-то конкретной, частной боевой задачи. Тут он был незаменим. Во всех войнах, в которых ему довелось участвовать, Лефевр прославился прежде всего как отличный дивизионный генерал, четко и неукоснительно исполнявший приказы и распоряжения своего главнокомандующего на поле боя. Именно в этом качестве он был идеальным исполнителем в могучих руках Наполеона, а до него — других командующих армиями. «Настоящий гренадер. Дитя природы. Он всем был обязан своему природному уму, выдающейся храбрости, простодушию и веселому характеру. Он умел внушать к себе любовь солдат и смело водил их прямо на вражеские позиции — вот его главное достоинство», — такую характеристику Лефевру дал Наполеон на острове Св. Елены. Старый солдат Лефевр самозабвенно любил боевую стихию и нередко просто забывал, что он все же маршал, а не какой-то там командир батальона или эскадрона, который обязан водить своих солдат в атаку. Свою боевую удаль он сохранил с революционных времен. Так, во время осады Данцига весной 1807 года пруссаки внезапно произвели смелую вылазку из крепости. Стремительно атаковав саксонцев, они овладели одним из возведенных ими редутов. Ошеломленные дерзостью противника союзники французов, саксонцы, в панике разбежались. Обстановка на этом участке фронта создалась угрожающая. В резерве у Лефевра здесь находился всего лишь один батальон линейной пехоты. Но маршал не растерялся. Он подскакал к этому батальону, спрыгнул с коня и, распахнув плащ, чтобы всем видны были его ордена, обратился к солдатам: «Ну что ж, друзья, теперь наш черед!» — и лично повел батальон в атаку. Противник встретил атакующих шквалом огня. Пули и картечь производили в рядах французов страшные опустошения. Но маршал был словно заговоренный — ни одна из пуль не коснулась его. Солдаты пытались заслонить его собой, но Лефевр закричал: «Нет, нет, я тоже хочу сражаться!» и вместе с солдатами ворвался на редут. Ожесточенная рукопашная схватка завершилась победой французов. Отбив у противника редут, они восстановили положение. И таких примеров в боевой практике Лефевра было немало.
Когда началась Великая французская революция, Лефевру было 33 года, более 16 из которых он отдал военной службе, дослужившись за это время в королевской гвардии до звания старшего сержанта. Это был предел военной карьеры для полуграмотного простолюдина. Однако революция открыла перед такими, как он, выходцами из народа широкие перспективы. Уже через полтора месяца после ее начала сержант Лефевр становится офицером. Об этом при прежнем порядке он не смел даже и мечтать. Весной 1792 года начинаются Революционные войны Франции. Проявивший выдающиеся военные дарования на полях сражений за свободу и независимость Франции вчерашний сержант Лефевр всего лишь за полтора с небольшим года проходит путь от капитана Национальной гвардии до дивизионного генерала, получив генеральские эполеты в 38 лет. А еще через 10 лет сын мельника становится маршалом Франции. Карьера поистине феноменальная! Таковые случаются только в периоды эпохальных потрясений, каковым и была Великая французская революция.
Лефевр нисколько не стеснялся своего «низкого» происхождения. До конца жизни, несмотря на свое высокое положение, он сохранил привычки скромного провинциала-простолюдина. Став маршалом, а затем и герцогом, Лефевр наотрез отказался расстаться со своей женой, бывшей прачкой, которой мало подходила роль придворной дамы, полагавшаяся ей как жене маршала Франции и герцогине Данцигской. Между прочим, бывшая прачка Катрин Юбше, ставшая по прихоти судьбы женой маршала Франции и герцогиней, была в годы Первой империи своего рода знаменитостью, с которой вынуждены были считаться и прирожденные аристократки. Постоять за себя чета Лефевр всегда умела, не особенно утруждая себя при этом изысканностью манер. Так, насмешкам при дворе по поводу его происхождения маршал Лефевр быстро положил конец, действуя так же решительно, как он привык это делать на войне. Когда однажды один из молодых, но нагловатых придворных начал в его присутствии довольно громко перечислять длинный ряд своих титулованных предков, то Лефевр самым бесцеремонным образом тут же прервал его: «Молодой человек! Не бахвальтесь в моем присутствии своими предками, я — сам предок!»
Грубость Лефевра была хорошо известна, но она у него самым причудливым образом сочеталась с только ему присущим добродушием и солдатской прямотой. Однажды (дело было в Германии) он совершенно случайно натолкнулся в крестьянском дворе на группу солдат, разделывавших украденного поросенка. Факт мародерства был налицо, и застигнутые на месте преступления солдаты уже посчитали себя обреченными — их ожидал военный суд и неминуемый расстрел. И как же повел себя в этой ситуации маршал Лефевр? Сам бывший солдат, долгие годы тянувший солдатскую лямку и прекрасно понимавший душу солдата, хорошо знавший, что такое голод на войне, толкавший солдат на противоправные действия, он первым делом обрушился на мародеров с потоком отборных ругательств, напомнив им, какого наказания они заслуживают и что их ожидает. Стоя навытяжку перед разъяренным маршалом, провинившиеся солдаты уже воочию представляли себя перед расстрельным взводом и мысленно прощались с жизнью. Но вдруг Лефевра словно подменили. Отведя душу и исчерпав запас ругательств, он закончил свое «внушение» добрым напутствием: «Мерзавцы! Разбойники! Живо убирайтесь отсюда вместе со своей добычей, да постарайтесь не попасться на глаза патрулям!» Обескураженные таким неожиданным поворотом дела, солдаты растерянно моргали глазами, не двигаясь с места. «Я сказал — вон отсюда!» — рявкнул маршал. Мародеров будто ветром сдуло… Естественно, такого рода поступки Лефевра становились достоянием широких солдатских масс, поэтому его авторитет в войсках был весьма высок. В немалой степени этому способствовали и его каждодневная забота о подчиненных, доступность и простота в общении с ними, выдающаяся личная храбрость в боевой обстановке, стойкость и мужество в кризисных ситуациях. А еще Лефевр славился своим зычным голосом, который способен был перекрывать грохот боя. В то же время он очень не любил трусов, особенно на войне, и под горячую руку мог пойти по отношению к ним на самые крутые меры.