Военные рассказы
Шрифт:
— Приготовиться к прыжку! — сказал он решительно. Лавров любил четкие команды штурмана. В них всегда уверенность и сила. В утомительно долгом полете они как бы встряхивают экипаж. Лавров бросил взгляд на второго пилота. Тот отстегнул парашютные лямки, с медвежьей неуклюжестью выбрался из-за штурвала и, спустившись в навигаторскую кабину, открыл нижний люк. Под ним разверзлась черная пропасть. Упираясь ногами в боковые кронштейны на борту, пилот встал так, чтобы видеть и командира, и пассажирку. В нужный миг он должен передать ей сигнал «Прыжок!» и помочь незамедлительно оставить самолет. Пилот чувствовал
У Анны сжалось сердце. Квадрат люка напоминал ей бездонный, с жуткой чернотой колодец. Туда она должна нырнуть. Секунды мучительно долги и до безумия коротки.
Лавров не отрывался от приборов. Такая слепая ночь!
— Слушай, штурман, шуганешь ты ее сейчас в тартарары… Разве в такую ночь с ходу бросают? Может, со второго захода, а?
— Идем правильно, командир, — спокойно ответил Голубин, продолжая неотрывно смотреть вниз.
Лаврову ответ не понравился. Упирается штурман, ну прямо душу режет. Ведь пролетели тысячу километров, землю почти не видели — так осмотрись же, не пори горячку. У тебя не семь пядей во лбу. Послушал бы его, Лаврова, зашел вторично, так нет, с ходу.
Лавров готов был обвинить Голубина во всех смертных грехах. Видишь ли, командир экипажа ему уже не авторитет! При всем этом он думал о своем штурмане беззлобно, дружески, потому что в глубине души верил ему той особой верой, без которой вместе не ходят в бой. Лавров знал, что Голубин не разрешит прыжок, не убедившись в точности выхода в назначенный пункт. В то же время выказывал недовольство. Он даже себе не мог сказать, почему с ним такое происходило, откуда взялось беспокойство.
Не с кем-либо, а с Голубиным чаще всего бомбил крупные вражеские объекты. Кругом все горит, взрывается, трассы огня распарывают небо, зенитки вот-вот опрокинут самолет. Сущий ад. Но он упрямо заходит на боевой курс. Сейчас же глухая ночь, никаких признаков войны — ни в небе, ни на земле, — а в груди у Лаврова с каждой минутой накапливается необъяснимая, гнетущая тревога.
— Все-таки решил бросать с ходу?! А уверен? — уточнил Лавров. В его словах не было привычного командного тона. Но Голубин уловил скрытый упрек и тогда окончательно отбросил всякие сомнения:
— Да, уверен. Будем бросать, командир.
Лаврова будто бы судорога свела. Он онемел. В груди клокотала готовая разразиться гроза. Где-то на пути она гасла, как гаснет потерявшая силу лава. Прогрохотав внутри вулкана, она вдруг захлебнется и застынет, так и не успев вырваться наружу. Лавров скоро отошел, понимая — не совсем он тут прав. Сам же всегда требовал от штурмана: ни одного лишнего захода! Лишний заход на цель — еще один шанс врагу сбить тебя.
— Ладно, разрешаю, — примирительным тоном сказал Лавров. Он терпеливо вел корабль, стараясь как можно строже выдержать все параметры горизонтального полета. Высоту, скорость, курс. Легче будет покидать самолет разведчице.
— Внимание! Приготовиться… — твердо сказал Голубин.
Получив по внутренней связи сигнал от штурмана, Лавров на мгновение обернулся назад. Второй пилот его понял. Тут же предупредил женщину:
— Приготовиться — сейчас будете прыгать.
Именно тогда,
— Прыжок! — отчаянно приказал Голубин.
Лавров, не отрывая взгляда от приборов, рассек правой рукой воздух: «Пошел!»
— Прыжок! — произнес второй пилот и — изумился.
Женщина вскрикнула:
— Сер-ге-е-ей!..
Над раскрытым люком ревели моторы, в кабину ворвался ветер и загасил крик женщины. Мгновения прыжка отрезвили ее. Понимая, что промедление могло погубить все, она отчаянно нырнула в пропасть люка за борт. Встречный напор воздуха закрутил и отбросил ее назад. Раскрыв парашют, она одиноко повисла в непроницаемо-жуткой тьме.
«Не обернулся. Опять не обернулся», — подумала она про себя. Ей это казалось последним, что еще могло связать их судьбы.
В тот вечер он тоже не обернулся, задел ее девичье самолюбие. Он так и не знает, что было тогда с ней. Она хотела, чтобы он ушел, но чтобы и вернулся. Если бы не песня, так и стояла бы с окаменелым сердцем у родительского крыльца. Но песня… Что делала с ней песня! Душу ее разрывала. «Песни не лгут», — вспомнила она и встрепенулась, как вспугнутая птица. Только бы обернулся! Тогда бросилась бы она к нему резвее ветра. Расплелись бы на ветру косы, пылали бы огнем щеки, а она бежала бы и бежала за своей песней. Хоть на край света.
Но Сергей не обернулся. Она стояла в горьком отчаянии, пока не стихла песня. Теперь поросли бурьяном те дорожки. И наверное, уже пожелтела в старом материнском комоде похоронка на ее мужа, с которым и недели не прожила.
Второй пилот закрыл люк и вернулся на свое место.
— Отчаянная дивчина, — сказал он, загадочно взглянув на Лаврова. — Иному мужику сто очков наперед даст. Бросилась в бездну, как к родной маме.
— А чего же она тогда закричала?
— Она звала вас, товарищ командир.
Теперь Лавров знал, что его беспокоило весь полет. Ее голос. Пришедший из далекой дали и до боли близкий, не сравнимый ни с каким иным. Да как же он сразу не догадался! Неужто стал забывать? Он видел ее вскользь, боковым зрением, поэтому не разглядел.
— Выдумываешь?! — переспросил он второго пилота. Лаврову хотелось еще раз услышать его.
— А чего мне выдумывать… Она крикнула: «Сергей!» Лавров наклонился к штурвалу. Нервную, вспухшую тишину разорвал Голубин:
— Командир, ты что, позабыл, где лево, где право?!
Штурман интуитивно, не глядя на приборы, почувствовал, что Лавров опоздал с выходом корабля на обратный курс. Голубину хотелось избавиться от напряжения. Давило на виски, глаза. Хоть бы немного отдышаться. И потому он упрекнул командира шутливо, надеялся — тот сразу спохватится.
Лавров и не думал ложиться на обратный курс. С молчаливым упорством он продолжал разворот вправо, замыкая круг. Но в той стороне рядом стояли горы. Черную, окутанную мраком скалу никак нельзя облететь. Чтобы избежать столкновения, Лавров увеличил крен, а самолет несло на скалу, притягивало туда как магнитом. Тяжелый бомбардировщик забирал все круче. Лавров поставил его почти на крыло, казалось, он вот-вот опрокинется на спину.