Военные рассказы
Шрифт:
— Стой! Кто такие? Куда направились?
— Мы — техники, — спокойно ответил Варлашин и тихо спросил: — А ты кто, кипяченый такой?
— Я комендант аэродрома. Убирайтесь отсюда, пока ноги держат! — Лейтенант говорил, будто рубил. — Видите — ни души. Все ушли. — Поняв, что слово «ушли» в авиации не больно уместно, поправился: — Улетели. И вам нечего тут делать. Убирайтесь, понятно?
— Не горячись, по делу приехали.
Лейтенант и слушать не хотел. Кричал до хрипоты:
— Какое тут дело? Фрицы за лесом! Сейчас взрывать начнем — ангары, склады, здания. Взрывать,
Аэродром летчики оставили два дня назад. Опустели стоянки, и гитлеровцы уже не бомбили и не обстреливали его. И хотя война шла где-то рядом, здесь ее вроде уже и не было…
Лейтенант был оставлен для подрыва аэродромных сооружений. Ночью собирался взорвать ангары, служебные здания, склад бомб. Гитлеровцы вот-вот появятся, а тут вдруг — техники. Самолет ремонтировать собрались.
Накануне на аэродром с трудом сел бомбардировщик. Комендант — летчику: «Не действующий наш аэродром». А тот: «Раз сел, значит, действующий». И сам стал копаться в моторе. Попросил только помочь замаскировать машину.
О случае с этим экипажем Варлашин узнал, от командира эскадрильи. Комэск, волнуясь, рассказывал: «Гитлеровцы уткнулись в берег. За ночь они, конечно, переправу восстановят. И танки могут опять пойти». Комэск курил папиросу за папиросой. Никак не мог успокоиться. Из девяти не вернулись три экипажа. Четвертый — старшего лейтенанта Сливкова — подбит, пошел на вынужденную посадку. «Если восстановить машину Сливкова, то утром ударили бы двумя звеньями… Верно, стартех?»
Варлашин молчал. Бомбежки аэродрома и ремонт самолетов, ремонт и бомбежки окончательно вымотали техников. Он понимал — комэск ему не приказывал. Это было сверх человеческих сил, и тут нужно все делать самому: решать, приказывать, исполнять.
— Надо попробовать, командир, может, успеем, — как бы придя в себя, сказал Варлашин.
Комэск щелчком бросил недокуренную папиросу, порывисто подошел к Варлашину:
— Давай, стартех… Тогда скажи ему, Сливкову, чтобы ждал там. Полетим — над аэродромом пристроится и пойдет с нами.
Так техники оказались вблизи переднего края. Здесь, на оставленном аэродроме, тишина. Напряженная, оглушительная тишина. От неопределенности, от неясности обстановки комендант нервничал.
Варлашина заботило одно — ремонт бомбардировщика. И стартех не хотел тратить времени на разговоры. Он уже искал глазами самолет Сливкова. А прибывшие с ним Колодин, Князев и Васильев перебросились несколькими фразами с комендантом.
— Поднять на воздух каптерку или даже ангар — дело нехитрое. Подпали шнур и… греми бог! А вот переправу вражескую взорвать сможешь? — сказал Васильев.
— Ты, что ли, сможешь?
— Я не смогу, а летчики смогут.
— Умеючи и ведьму бьют, — вставил Колодин.
— Над переправой иди посмотри, над танками…
— А то вы там были…
Варлашину не хотелось обострять разговор. Не до этого. Сказал, будто советуясь:
— Сам посуди — летчик на земле какой вояка…
— Но я вам скажу, — примирительно, даже сочувственно ответил лейтенант, — самолет так фрицы потрепали — мать родная не узнает. Едва ли почините…
Опять техники не спали.
К рассвету Варлашин опробовал моторы. Князев и Колодин, сваленные усталостью, лежали рядом. Васильев искал на стоянках бомбы. Вернулся встревоженный:
— Стартех, бомб нет… Может, на той стороне поискать? Васильев держался на ногах неуверенно, его качало.
«Ну куда ты пойдешь, — подумал Варлашин, — хорошо еще, что стоишь». И сказал:
— Иди отдохни…
— А как же, стартех, бомбы?
— Я подниму тебя, иди.
Васильев не лег, а бессильно, будто раненный, опустился, как бы сполз, на землю.
Варлашин ложиться не стал. Кому-то ведь надо дежурить. И надо искать бомбы. Он обошел дальние стоянки и вернулся ни с чем. Бомб не было — все на гитлеровцев свезли. Можно взять на складе. Но это далеко, а транспорта нет.
Какое-то время Варлашин глядел на сраженных сном друзей. Они лежали, поджав ноги, как в детстве. И как жалко бывает будить детей, так Варлашину жалко было ломать сон техников. Он бы сейчас и сам упал на землю. Хоть на час, на полчаса, на пять минут, чтоб только вернуть силы. И потом опять неделю, вторую, третью не смыкая глаз готовить в бой самолеты.
Варлашин не боялся упасть. Упасть — не беда, беда — не подняться. Нужны бомбы… И он стал будить:
— Васильев, вставай, Васильев…
Васильев слышит, но не поймет, в чем дело, никак не откроет глаза.
— Вставай, на склад за бомбами надо… Напоминание о бомбах разорвало густую тягучесть она.
Васильев размежил веки. И сразу начал тормошить Федю Колодина. Колодин попытался встать, но не слушались ноги.
— Пороха не хватает, — как бы извиняясь, произнес он и с усилием открыл глаза.
Впервые за то время, как его знает, Варлашин увидел в глазах Колодина ужасающую неопределенность. Он помнит их совсем другими. Они умели заметить тончайшую ниточку в хитроумном сплетении проводов. Могли ощупать, ювелирно определить работу прибора. У Колодина были прицельные глаза специалиста-оружейника. А сейчас — другие…
Князев вовсе молчал. Золотые руки у механика. Бывало, Варлашин с самолета не прогонит — так любил машину.
Стартех всегда удивлялся: откуда Столько силы у парня, такой безотказный. А теперь и он сдал. Веки подрагивают, а глаза не открываются.
Варлашин молча смотрел на товарищей. Обессилели, а в самолет все же вдохнули жизнь. В иное время неделя бы на это ушла, а тут за ночь. Нет, стартех не верил, что они не встанут, не верил. Пусть это будет последним делом их жизни, последним долгом. Они должны встать. Должны…
Глядя в подернутые туманистой пеленой глаза Колодина, сказал:
— Что, не хватает пороха? А кто тут власть держит? Наш технический гарнизон. Верно ведь?
Князев все же переборол себя, открыл глаза. Колодин вытянул тонкую шею, взгляд его посветлел.