Военный инженер Ермака. Дилогия

Воронцов Михаил

— Да, я. Вроде того… — я развел руками.

От его улыбки мне стало спокойней. Да и лицо у человека умное, рассудительное.

— Я здешний иерей. Игнатий. Казаки прозвали меня Тихомолвом. Хотя обычно я говорю не так уж и тихо.

— Максим, — скромно ответил я.

— Вообще-то, мы знакомы, — снова улыбнулся Игнатий. — Пойдем со мной. Надо поговорить

Церковь в Сибире стояла неподалеку от стены острога, с внешней стороны. Все правильно — в острог входить имеют право

не все, а в церковь — кто угодно. Рядом с ней — келья отца Игнатия, сложенная из тесаных бревен, с крошечным окошком.

В церкви было очень чисто, пахло ладаном и еловыми лапами. Мы (я, Игнатий и казак-конвоир) заглянули в церковь, а затем прошли в келью. Меня поразило число книг в ней. Я узнал церковнославянские буквы.

— Видишь ли, — сказал Игнатий, глядя мне в глаза, — не очень понятно, что с тобой случилось. Да еще и шаман подлил масла в огонь. А он, хотя и язычник, замечает многое.

Я ответил не сразу.

— Моя душа не стала черной, — проговорил я. — Крови она не хочет. Не знаю, что произошло, но зла людям я не желаю. Я потерял память, но когда меня окружил свет, я многое узнал о мире и хочу применить эти знания во благо.

— Я человек грамотный, — спокойно сказал Игнатий. — Много читал. И много думал. Мир не так прост, как кажется. Может, то, что случилось есть промысел Божий. Но мне бы хотелось в этом убедиться. Увы, не один Бог действует на земле.

Он встал, зажег лампаду, подошёл к иконе и перекрестился. Потом остановился, будто задумавшись.

— Подойди, — сказал он, не поворачиваясь.

Я встал. Он достал из ящика небольшой крест, потемневший от времени, и ладанку.

— Протяни руку.

Я протянул. Он вложил в ладонь крест. Я ощутил его вес, гравировку.

— Что ты чувствуешь? — спросил он.

— Тяжёлый, — ответил я. — И… старый.

— Хорошо, — кивнул Игнатий. — А тебя, я смотрю, не трясёт. Ты не горишь, не мечешься. Душа твоя тиха. Видно, ты не одержим. Тот, в ком бесы, не смог бы держать этот крест в руках. Он очень старый.

Я почувствовал, как у меня гора с плеч упала. Все, похоже, остаюсь жить. Не сожгут на костре. Спасибо тебе, отец Игнатий! Я навеки твой должник.

Он перекрестил меня и прошептал молитву.

— Да сохранит тебя Господь в этом мире. Пусть разум твой будет на пользу людям, а сердце — не ожесточится.

— Спасибо, — поблагодарил его я.

— А что за знания тебе рассказал свет?

Я на секунду задумался.

— Много всего… Разные приспособления, даже оружие…

— Расскажи об этом, — сказал Игнатий. — Так ты поможешь в борьбе с врагами. С теми, кто не хочет, чтобы люди жили счастливо и свободно. Тьма действительно распростерла крылья над этой землей, но ты — не ее часть. Ты будешь воевать с ней.

— К тому же, — понизив голос, чтобы не слышал сопровождающий нас казак, добавил он, — если ты начнешь помогать отряду,

люди к тебе быстро привыкнут. А пока что будут коситься, несмотря на то, что я скажу, что с тобой все хорошо.

Через несколько секунд к нам в открытую дверь заглянул Ермак, Матвей Мещеряк, и с ними еще двое, их я не знал. Ермак посмотрел на меня, а потом, вопросительно, на отца Игнатия.

— Он не одержим, — сказал Тихомолв. — Он такой же, как мы. Шаман ошибся.

Ермак недоверчиво покрутил головой, но было видно, что он обрадовался.

— Значит, не придется кровь проливать. А память к тебе не вернулась?

— Нет, — развел руками я.

— Тогда сделаем так. Пока что ты остаешься здесь, но еще не с нами. Не в отряде. В караул ты ходить не будешь, пищаль мы тебе пока не дадим. Отец Тихомолв сказал, что нет в тебе бесов, но мы на тебя какое-то время еще посмотрим. Дальше видно будет. Теперь ты свободен, можешь ходить, где угодно. Но помни — если захочешь причинить зло, спасения не жди.

— Понял, Ермак Тимофеевич, — ответил я.

Ермак кивнул, и ушел вместе с Матвеем и остальными казаками. Я вышел из кельи.

Небо совсем потемнело. Частокол стоял черной стеной, в воздухе чувствовался запах разожжённых костров. Где-то ухнул филин. Воздух был свежий, но тяжёлый, пропитанный древесным дымом и чем-то ещё незнакомым. Город спал не весь — кое-где ещё потрескивали угли, слышались голоса, лаяли собаки.

Я брёл по Сибиру. По сторонам теснились тёмные, неровные срубы, из-под крыш торчали пучки трав, у порогов стояли вёдра, поленницы, плетеные ловушки для рыбы и прочее. Всё казалось одновременно живым и призрачным — шаг в сторону, и оно исчезнет, как сон.

Из темноты вышел Лука Щетинистый. Его силуэт я узнал сразу — торчащая клочьями борода, руки вразлёт, сабля на поясе, прищуренные глаза. Из-за бороды он получил свое прозвище, больше не из-за чего. Внешность немного смешная, но скольким врагам при встрече с ним было не до смеха!

— Ну что, пойдём. Покажу тебе, где ты жил. Один жил, без баб и детей, а то ж ты и этого не помнишь, — хитро добавил Лука.

Мы свернули к краю улочки, где между избами росла маленькая одинокая сосна. Почему ее не срубили, непонятно. Изба была небольшая, покосившаяся, но крыша и стены прочные. Лука открыл дверь и кивнул:

— Вот.

Он помолчал, потом добавил:

— Ты знай… присматриваться будут. Все знают о том, что случилось. Думай что хочешь, но пока ты чужой. Слова шамана так просто из памяти не исчезнут. Даже если и не злыдень, всё равно чужой. Потому и оружие тебе сейчас не вернем. Обижайся или нет, как хочешь. А дальше будет видно. Будь благодарен Ермаку, что оставил тебя в живых.

Я кивнул. Лука посмотрел ещё секунду, будто что-то хотел сказать, но не стал. Махнул рукой, развернулся и ушёл, растворившись в ночи.