Военный Петербург эпохи Николая I

Малышев Станислав Анатольевич

На картине А.И. Гебенса 1849 года «Измайловцы играют в шахматы» щеголеватый солдат орлиным взором и бойкими речами приятно смущает двух сидящих на лавочке деревенских красавиц, что приводит в отчаяние проходящего мимо них молодого крестьянина. Другая его картина 1850 года «Солдаты Л.-гв. Московского полка стирают белье» показывает полную игривых намеков сцену у ручья между солдатами и соблазнительными селянками. На картине А.И. Шарлеманя «Гвардейцы на постое в деревне во время летних маневров 1851 года» бравый улан прижал девушку к срубу колодца, расставив ноги пошире, чтобы не упустить свою добычу, а зачехленная по-походному уланская шапка небрежно сброшена на землю, чтобы не мешала страстным поцелуям. На картине Б.П. Виллевальде 1850-х годов «Сцена у верстового столба» товарищи по гвардейской бригаде, уланы и конногренадеры, щеголяют своей лихой посадкой перед двумя крестьянками, а самый бойкий улан уже соскочил с коня и ринулся

в приятную для обеих сторон атаку. Похожий момент изображен на картине М.О. Микешина 1853 года «Лейб-гусары у водопоя».

Несмотря на всю свою мужскую привлекательность, большинство николаевских солдат оставалось холостыми. Не каждая девушка пошла бы за того, кому всю жизнь придется тянуть солдатскую лямку, ютится в тесных неудобных помещениях для женатых нижних чинов; к тому же и детям предстояла солдатчина.

В одном из стихотворений Н.А. Некрасова, написанном в 1850 году под впечатлением увиденных на петербургской улице сцен, мы читаем:

Вот идет солдат. Под мышкою Детский гроб несет, детинушка. На глаза его суровые Слезы выжала кручинушка. А как было живо дитятко, То и дело говорилося: «Чтоб ты лопнуло проклятое! Да зачем ты и родилося?» [201]

201

Некрасов Н.А. Собр. соч. в 8-ми томах. М., 1965. Т. 1. С. 109.

В немногих строках — целая трагедия. Можно предположить, что матерью этого младенца была солдатская жена, не сумевшая сберечь дитя в губительном для него казарменном воздухе, или какая-нибудь живущая в городе прислуга. Беременность и рождение ребенка лишили ее места и средств к существованию.

Измайловцы играют в шахматы. Худ. А.И. Гебенс. 1849 г.

Гвардейцы на постое в деревне во время летних маневров. Худ. А.И. Шарлемань. 1851 г.

Одной из причин, по которой солдаты, прослужившие полный срок, оставались на сверхсрочную службу, было то, что за много лет под ружьем они отрывались от своих крестьянских корней, от родни — за время их отсутствия в деревне сменялось целое поколение — и им зачастую было просто некуда идти из казармы. Случалось и так, что в деревне их уже никто не ждал. Кроме того, от крестьянской работы солдат за долгие годы отвыкал, зато служба становилась привычным делом, казарма — домом, рота, эскадрон или батарея — семьей.

Старослужащих солдат назвали «дядьками». Молодой солдатик обычно так и обращался к своему старшему товарищу — «дядя», или «дяденька», прибавляя фамилию. Каждому с детства известны лермонтовские стихи, начинающиеся словами: «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…». Для простого крестьянского парня, вырванного из семьи и затянутого в солдатский мундир, попавшего в непривычную обстановку, старый солдат, оказывающий ему покровительство, особенно земляк, был наподобие родственника.

Самые расторопные нижние чины, показавшие себя хорошими строевиками, обратившие на себя внимание ротных командиров, становились унтер-офицерами и назначались отделенными командирами. В николаевские времена это были люди строгие, суровые и требовательные, а порой и жестокие. Но на этих свирепых унтерах держалась служба. Опытный, грамотный и справедливый унтер-офицер, несмотря на суровый нрав, был для рядовых настоящим авторитетом, пользовался их уважением. Военные писатели того времени с юмором описывают, как солидные заслуженные унтера стараются добавлять в свою речь как можно больше подслушанных у господ мудреных слов и выражений, не вполне понимая их смысл, но простые неграмотные солдаты, слыша иностранные слова и научные термины, невольно проникались еще большим уважением к своему ближайшему начальнику.

Даже наименее развитые унтер-офицеры, помня начало своей службы, понимали, что одной жестокостью нельзя добиться результата, брали в общении с рекрутами покровительственный тон и старались на практике объяснить все строевые приемы и повороты. Более всего могли рассчитывать на отеческое отношение унтера его земляки.

Самый умный, строгий, хозяйственный, поднаторевший на службе унтер-офицер становился в пехотной роте фельдфебелем, а в кавалерийском эскадроне —

старшим вахмистром. Это был непререкаемый авторитет для всех нижних чинов роты или эскадрона. Солдаты уважительно величали его по имени-отчеству. С хорошим фельдфебелем считался даже ротный командир. Фельдфебель прекрасно знал службу и всех солдат своей роты, держал в руках сложное ротное хозяйство, был безупречным строевиком и главным связующим звеном между нижними чинами и офицерами. За долгие годы нахождения на своем посту такой почтенный служака видел у себя в роте несколько ротных командиров и множество младших офицеров, самые молодые из которых годились ему в сыновья.

С 1825 года нижним чинам в качестве отличия были пожалованы нарукавные нашивки за беспорочную службу. За первые 10 лет на левый рукав мундира, выше локтя, полагалась одна нашивка углом вниз, из широкого желтого басона (шерстяная материя). Следующие нашивки прибавлялись каждые 5 лет. Таким образом, две нашивки означали, что солдат беспорочно прослужил 15 лет, три нашивки говорили о 20-летным стаже. Дисциплинарный проступок и телесное наказание лишали солдата всех нашивок. Если нижний чин выслужил полный срок и добровольно остался на службе, то все следующие нашивки за каждые 5 лет были уже не из басона, а из золотого галуна. С 1840 года этот галун был установлен по цвету пуговиц в полку — золотой или серебряный.

Лейб-гусары у водопоя. Худ. М.О. Микешин. 1853 г.

Грамотность нижних чинов при Николае I все еще находилась на низком уровне. Если хотя бы два или три человека в роте умели читать, то такая рота считалась грамотной. Нередким явлением были даже не умеющие читать унтер-офицеры и фельдфебели.

Грамотный солдат, прослуживший в гвардии унтер-офицером не менее 10 лет и не получивший за это время никаких телесных наказаний, мог быть произведен в армейские офицеры после сдачи экзамена при дивизионном штабе. Фельдфебель мог рассчитывать сразу на чин армейского подпоручика, унтер-офицер — на чин прапорщика. Впрочем, не всегда унтер хотел оказаться в положении «бурбона», оторванного от солдатской среды и чуждого офицерам-дворянам. Перед экзаменом он имел право заявить об отказе от производства. Тогда при успешной сдаче ему полагался оклад размером в ²/₃ жалования прапорщика, а после отставки не менее чем через 5 лет службы — пенсия того же размера. Для солдата это считалось выгодным в материальном отношении. В качестве дополнительного отличия он носил серебряный темляк на холодном оружии и такие же галуны, как у сверхсрочников. Отказавшийся от чина и не сумевший сдать экзамен получал оклад в ¹/₃ жалования прапорщика.

Нижние чины Л.-гв. Финляндского полка в лагере. Худ. А.И. Гебенс. 1851 г.

Среди строевых гвардейских офицеров выходцы из нижних чинов были редким исключением, кроме Роты дворцовых гренадер, где было всего три офицерских вакансии — ротный командир и два субалтерна. Зато в таких частях, как Л.-гв. Фурштатская бригада, Л.-гв. Гарнизонный батальон, Гвардейские инвалидные роты и более мелкие инвалидные подразделения большинство офицеров происходило из солдатской среды, поскольку для дворян служить в обозе, гарнизоне или инвалидах считалось совершенно непрестижным.

Выходя в отставку, николаевский солдат, как правило, находил себе другую службу, уже как вольный человек. Нижние чины полиции, пожарных команд, сторожа в государственных учреждениях и на разных городских объектах, низшие служители всевозможных департаментов, гражданских и военных учебных заведений, складов, госпиталей были, как правило, из числа отставных солдат.

На исходе николаевского царствования в русской литературе появился еще один молодой талант, выросший в военной среде, — Лев Николаевич Толстой, тогда еще не помышлявший о «Войне и мире» и своей особой философии. Начав службу артиллерийским юнкером в войсках Отдельного Кавказского корпуса, он постоянно находился среди простых солдат, на стоянках, в походах, делах против неприятеля, слышал их разговоры, вблизи наблюдал их быт, изучал психологию. Наблюдая, хоть и не столь близко, таких же нижних чинов в Петербурге, Москве, в провинции, он составил целую классификацию из трех разновидностей русского солдата, каждый из которых поделил на два подвида. Утверждение Толстого, что на эти типы разделяются солдаты всей России, в том числе и в гвардии, подтверждается и другими военными авторами, хотя у них и нет таких стройных таблиц. Таким образом, это остроумное описание можно смело распространить на нижние чины Гвардейского корпуса.