Воевода Шеин
Шрифт:
— Лжёшь! — закричал Сандерсон. — Это ниже моей чести!
— И ты ещё говоришь о чести!
Лесли выхватил пистолет и в упор выстрелил в Сандерсона.
Смерть наступила мгновенно. И воевода Шеин не скоро пришёл в себя, поражённый жестокостью полковника Лесли. Он приказал воинам взять полковника под стражу.
В лагере, однако, посоветовавшись с Измайловым и услышав от него, что русскому воеводе не дано брать под стражу иноземного полковника, что это только во власти царя, Шеин освободил Лесли. Тот поблагодарил Шеина.
— Ты, воевода, мудрый военачальник.
Шеину от этого было не легче. Душу его терзало предчувствие
Глава тридцать четвёртая
ВЛАДИСЛАВ
Король Польши Владислав был доволен ходом войны с Моковским государством за Смоленск. Нет, не напрасно двадцать с лишним лет назад он привозил в Смоленск воеводу Михаила Шеина. Тот хотя и не научил его, как защищать город от врага, но Владислав и сам всё понял, многажды осмотрев крепость. В ней осталось немало примет той войны, когда русские держались в осаде. Бездарному воеводе не удалось бы продержаться двадцать месяцев в такой жестокой осаде. Теперь вот его королевское войско сидело в осаждённом Смоленске, и всё у него получалось. Восемь месяцев выстояли, да и урон немалый врагу нанесли. Правда, и Шеин пролил много крови защитников Смоленска. И был такой миг, когда московские войска, ведомые Шеиным, захватили бы Смоленск, но помогли полякам царь с боярами, не прислали вовремя боевых припасов, не пришли воеводы с войском, сидевшие в Вязьме полгода.
Всё изменилось к лучшему, считал король Владислав, въезжая в Смоленск. Город уже наполовину освобождён от вражеской осады. Как и положено, на Соборной горе Владислава встретил губернатор Смоленска пан Станислав Воеводский.
— К нам уже не летят русские ядра, и москали не лезут на стены, — с улыбкой встретил короля губернатор.
— А ты, вельможный пан, знаешь, чья это заслуга? — с лукавинкой спросил Владислав.
— Да, ваше величество. Если бы не ваш полководческий дар, мы бы сидели в крепости, как мыши в клетке.
— Это хорошо, что ты понимаешь, вельможный пан. А теперь отведи меня в воеводские палаты, принеси бумагу, чернила и перо. Буду писать грамоту.
Странно, но в этот миг король Владислав думал не о своём успехе и своей удачливой судьбе, а о том, в каком затруднительном положении оказалась русская рать. Он знал, что близок день, когда в лагере русских будет съеден последний сухарь, убита на мясо последняя лошадь и сожжено последнее полено дров. Тогда голодная, замерзающая от морозов рать Михаила Шеина выбросит белый флаг. Гордый русский воевода попытается сделать всё, чтобы избежать позорного плена. И это произойдёт скоро, потому что Михаил Шеин не только воевода, но и разумный военачальник, умеющий беречь жизни своих воинов. И тогда он, король Владислав, которого русские не очень чтут, сделает истинно королевский жест и заставит говорить о себе всю Европу.
Взяв Дорогобуж, перехватив все дороги из Смоленска в Москву, загнав русских под огонь своих пушек в окружённом лагере, он предложит воеводе Михаилу Шеину сделать выбор: или погибнуть в котловине от ядер, болезней и голода, или сдаться на милость его королевского величества. Видел тут Владислав много всяких «если»: если каким-то чудом не подоспеет московская свежая рать, если воевода Шеин пойдёт на прорыв осады и сумеет уйти в леса. Но, полагаясь на своё везение, Владислав решил написать воеводе Шеину грамоту, с «увещанием обратиться к его милости,
Отправив в русский стан грамоту о переговорах мирного завершения войны, Владислав сидел в Смоленске и никаких действий не предпринимал. Он ждал, но пока не надеялся, что русские тотчас согласятся на переговоры. Зная Шеина как неуступчивого и твёрдого стоятеля за клятву, Владислав представлял себе, что происходит в русском стане. Иноземные полковники смеют решить судьбу своих полков независимо от главного воеводы, чего в польском войске нет. Два немецких полка и большие отряды запорожских казаков во всём подчинялись не только ему, королю, но и гетманам.
Шли дни, но от Шеина всё не было ответа на предложение Владислава о мирном решении военных дел. Но вот как-то уже в конце второй недели ожидания перед крепостью появились два русских всадника. Ворота открылись, и им навстречу выехали два польских шляхтича. Тысяцкий Яков Сухотин подал шляхтичу грамоту. Но шляхтич Флорецкий помнил эту грамоту. Он удивился.
— Зачем возвращаете королевскую грамоту? — спросил Флорецкий.
— Потому и возвращаем, что в ней есть непригожие слова. Недостойно короля писать так, — заявил Сухотин.
— Везите обратно грамоту и шлите свою с выражениями, — ответил Флорецкий и повернул коня к воротам.
Сухотин бросил грамоту вслед Флорецкому и тоже развернул коня. Второй поляк спешился и подобрал грамоту.
Король Владислав был возмущён смелой дерзостью и непочтительностью, как ему показалось, воеводы Шеина. Он взял у Флорецкого грамоту и принялся перечитывать её. Прочитав, усмехнулся. Понял, что Шеину не понравилось выражение: «С увещанием обратиться к его милости». «Ну что ж, москали, вам боком выйдет это высокомерие», — подумал Владислав.
Но король не знал обстоятельств, которые помешали воеводе написать ответ. Ещё в конце ноября Михаилу Шеину удалось отправить в Москву гонца с сообщением, что король Владислав предлагает разменять пленных и заключить перемирие. «И выкладывают они такое условие, — писал Шеин, — чтобы московское и польско-литовское войско отступили каждое на своё место». И теперь Шеин ждал царский ответ, оттого и затеял игру с польской грамотой, выражая якобы недовольство оскорбительными словами.
Король Владислав, однако, добивался своего. Он хотел прекратить войну. Ощущая свою силу над русской ратью, он не думал её уничтожать, а считал возможным выпустить её из того «котла», в котором она оказалась. Знал Владислав, что ещё одну зиму русские не перезимуют, а все помрут от голода и от болезней. Не хотел богобоязненный король принимать на душу тяжкий грех. Всё это стало чуть ли не главной заботой короля Владислава. Он приказал своим гетманам не обстреливать стан русских с Жаворонковой горы, на что гетман Соколинский возразил ему:
— Ваше величество, мы стреляем только потому, что русские сами затевают стрельбу. Они убивают наших солдат из шведских ружей. Как такое терпеть?
— Это верно, пан Соколинский. И всё-таки будем добиваться перемирия.
В этот же день король встретился за обедом с губернатором Станиславом Воеводским и спросил его:
— Вельможный пан Станислав, как ты думаешь, не отправить ли нам послов в Москву? Пусть попытаются доказать царю, что пора заключать перемирие.
— Ваше величество, но Боярская дума, которая властвует после смерти Филарета над царём, не даст ему воли заключить перемирие.