Воевода заморских земель
Шрифт:
– Олег Иваныч, вставай! Лодки.
– Счас, – лениво отвечал из шалаша адмирал-воевода. – Поглядим, какие лодки… Ох, ну и дождина же!
Сидевший на носу передней лодки индеец в длинном, насквозь промокшем плаще встал, стараясь зацепить плот багром. Несколько воинов нацелили луки. По знаку стоящего впереди гребцы взмахнули веслами, и получившая дополнительное ускорение лодка с ходу врезалась в плот. От получившегося сотрясения Ваня чуть было не полетел в воду.
– Смотри, куда правишь, черт мокрый! – в сердцах выругался он.
Мужик
– Ваня! – громко воскликнул он. – Ванька! Вот радость-то.
Ваня присмотрелся. С чего бы этому индейцу так радоваться? Ой… Да, кажется, он и не индеец вовсе. Да, волосы черные… Бородка… Небольшая, аккуратно подстриженная…
– Дяденька Геронтий…
Всхлипывая, Ваня прыгнул с плота в лодку. Не подхвати Геронтий, так и свалился бы в воду…
– А я вас раньше ждал, у озера, – сидя на корме, объяснял Олег Иваныч обрадованным Геронтию и Николаю Акатлю. – Думал, там и ищете.
– Так и там тоже наши. – Геронтий усмехнулся в бороду. – Ополченцы из Мештитака, с ними несколько теспатльских, с крепости. Ну, Мишку-кузнеца, верно, знаешь?
– Знаю, как не знать? Починил он воеводское блюдо?
– Давно починил, – улыбнулся Николай Акатль. – Уже и к младшей воеводской дочке, Верке, успел посвататься. Текультин Власьич-то не против, да вот женка его, Таиштль, говорит, пущай Мишка подзаработает вначале.
– Подзаработает, кузнецы везде нужны. Как наши-то? Все ль по-хорошему? – Олег Иваныч внимательно посмотрел на Геронтия. Знал – тот врать не будет, скажет, как есть.
Геронтий загадочно улыбнулся, ответил уклончиво:
– Сам увидишь, Олег Иваныч. Плохого ничего нету.
– Ну и слава Богу.
Так, за разговорами, доплыли к устью реки. А в устье… Доплыть не успели еще, как из-за деревьев показались мачты. Олег Иваныч улыбнулся, кивнув:
– Не «Святая Софья»?
– Она.
С каким удовольствием адмирал-воевода поднялся на палубу судна – вряд ли было можно описать! Да и не только он. Все: Гриша, Ваня, даже Тламак почувствовали наконец себя в безопасности, в тепле, в уюте, в общем – дома. Особенно – Гриша. На верхней палубе, держась за ванты, махала ему рукой дражайшая супружница Ульянка. Красивая до невозможности, с мокрыми от дождя косами, с глазами сине-голубыми, как омуты или ширь океана. Не стесняясь никого – все же свои – навалилась с поцелуями, схватила Гришу за руку, потащила на корму, в каюту.
– Любый мой, любый… – приговаривала, срывая с себя одежду, не замечая, как текут по щекам слезы…
Потом уже, разомлевший от теплоты Гриша, поглаживая жену по округлившемуся животу, мечтательно смотрел в потолок и тоже плакал. Если родится дочка – он знал, как назвать… Поймет ли только Ульянка? Простит ли? Может, лучше скрыть все? Забыть, выкинуть из головы черноглазую Шошчицаль? Нет! Нет! Нет!
– Тише, тише, Гриша! – улыбаясь, успокоила
Григорий молча прижался к жене всем телом.
– Мы давно вас, как ты любишь говорить, вычислили, – попивая недавно сваренное в посаде пиво, рассказывал адмиралу Геронтий. – Герренсрат собрали, вече. Софья подсказала – среди купцов поискать. Нашли. Не сразу, но нашли. Через масатланца одного разыскали, известного тебе Туската.
– То-то я гляжу, давненько его в Мехико не было, – не удержался Олег Иваныч. – Так это вы, значит? Молодцы, крупную рыбу поймали!
– Все Николай. – Геронтий потрепал по плечу несколько смутившегося от похвалы индейца. – Тускат этот, кстати, не прост, ох, не прост.
– Кто бы спорил, – усмехнулся Олег Иваныч.
– Он не только из-за богатства на нас работает, – дополнил Николай Акатль. – И не из-за страха. Чего-то хочет. Знает что-то про то, что в Теночтитлане делается.
– Ну, и мы теперь кое-что знаем!
Олег Иваныч не выдержал, вышел на палубу. Судно заметно качало. С шипением разбивались о форштевень волны, зеленовато-синие, опасные, злые. Несмотря на всю злость их, на мощь и шипенье, новгородская каравелла «Святая София» стремительно неслась вперед, в гавань Ново-Михайловского посада.
Стоя на носу, у бушприта, Олег Иваныч высматривал в толпе встречающих Софью и не видел ее. Случилось что? Слегла? Заболела? Или – разлюбила? Ну – последнее предположение Олег Иваныч отмел сразу, как нереальное. Выскочил на пристань, наспех поздоровался с Господой, со старостами и бросился к дому, перепрыгивая лужи. Вбежал по лестнице – грязный:
– Где супружница?
Слуги только охнули:
– Там она, в горнице, с Павлом.
С Павлом?! С каким еще, к чертям, Павлом?
Толкнул с порога дверь…
Софья сидела на лавке, вполоборота и… не замечая ничего вокруг, кормила грудью младенца. Младенец – кругленький розовощекий бутуз – старательно чмокал губами и смотрел на мать чудными большими глазами, серыми, как новгородская сталь.
Софья вдруг оглянулась, охнула. Встав с лавки, улыбаясь, протянула младенца мужу…
– Прости, что не встретила. – Чуть позже, обнимая супруга, тихо прошептала она ему на ухо: – Кормилицу залихорадило, пришлось самой кормить. А Павел… – Она посмотрела на колыбель с сыном. – Ждать не будет. Мал еще.
Назавтра созвали Совет Господ. Решали – когда ждать ацтеков. Подробно обсуждали, сколько пушек следует выставить в крепости на границах отоми и пупереча, сколько зелья смолоть на пороховых мельницах, может, даже, пустить несколько каравелл вверх по большой реке… Олег Иваныч слушал-слушал, потом махнул рукой – уверен был, не нападут ацтеки. С ночи еще уверенность та возникла, когда, ненадолго оставив Софью и сына, принял по важному делу Гришу и Николая Акатля. Речь шла о Кривдяе, давно являвшимся платным агентом ацтеков.