Воевода заморских земель
Шрифт:
А ведь и правда! Олелька только сейчас сообразил, что дело становится опасным. А ну-ко, сейчас явятся адмирал-воевода с Гришкой-дьяком да людьми своими, на все готовыми? Ждать им некогда, чикаться не станут – перебьют всех, так, на всякий случай, да быстрей с острова.
Рассудив таким образом, трусоватый Олелька незаметно передвинулся к дубу, затем бочком-бочком зашел за кусты акации. Оглянулся… Да так припустил – только его и видели, потому как услышал рядом чью-то тяжелую поступь. На бегу нырнул с тропки в траву, перекатился в кусты, затих, тяжело дыша…
Из рощицы вышли люди. Один, два… десять!
Подать, что ли, какой знак своим? Олелька тут же ухмыльнулся своей дурацкой мысли. Ага, подай. А лучше – выйди да сдайся в полон – мол, вот он я, берите. Ну, нет, не такой уж он простак. Пускай дядька Матоня сам выкручивается, коль с похотью своей совладать не сумел. Ишь, приспичило ему сердце взрезать, а ведь вроде умный мужик. Ну, страсть, она и есть страсть, многих сгубила.
Проводив глазами воинов Олега Иваныча, Олелька тихо-тихо, словно змея, выполз к тропинке и, бесшумно перейдя ее, углубился в рощу. За рощей, за болотцем – обойти слева, Олелька знал, как – скала, а за скалой уже и озеро. Там и лодка. А те пусть, как умеют, выпутываются!
Зелено-золотистые солнечные лучи, проникая сквозь густую листву дуба, падали вниз зеленовато-желтой, еле уловимой дымкой. Корявые коричневые ветви шумели, покачиваясь, отражались в широко раскрытых глазах Тламака. Он уже не шептал молитвы, просто лежал, улыбаясь, спокойно и благостно, как человек, полностью готовый к встрече с Господом. Жаль вот, нет священника – некому исповедаться.
Таштимак и Матоня стояли напротив жертвенника, опустив головы, и чего-то ждали. Грудь Матони тяжело вздымалась, маленькие злобные глазки блестели дьявольским пламенем. Ну вот, уже скоро. Он посмотрел в небо, лазурно-голубое, безоблачное, высокое. Вытащил из-за пояса широкий нож – в стальном лезвии на миг отразилось солнце. Матоня усмехнулся. Глядя на орудие убийства, вспомнилась ему вдруг дочка мадьярского воеводы, когда-то изнасилованная и убитая им в далекой Валахии. Еще вспомнилась Шошчицаль. У той тоже были такие же блестящие глаза, как вот у этого. Он перевел взгляд на Тламака.
– Пора! – кивнул Таштимак, когда тень дуба полностью скрыла жертвенник.
Матоня ощерился, показав желтые зубы, покрутил между пальцами нож, примерился.
– Не знаю, как сердце, а глаз, он шипить, когда его вымают, – с усмешкой произнес он, глядя в широко распахнутые глаза жертвы.
Олег Иваныч вздрогнул, услышав эти слова. Не раздумывая, на бегу, швырнул палицу.
Жалобно звякнул упавший на жертвенник нож. Схватившись за голову, Матоня с рычанием повалился в траву. Таштимак и молодой воин, словно зайцы, бросились в лес. Не успели они пробежать и нескольких шагов, как были настигнуты копьями воинов Аканака.
Олег Иваныч и Гриша подошли к лежащему навзничь Матоне. Сивая всклокоченная борода его торчала кверху нелепым куском пакли. Застонав, Матоня очнулся и, с ненавистью взглянув на Олега Иваныча, зарычал, словно раненый волк. Левая рука его потянулась к ножу, скатившемуся в траву с жертвенника.
Взяв у Гриши копье, Олег Иваныч с холодным презрением заколол убийцу, просто и без особых эмоций, как убивают змею, злобно шипящую ядовитую гадину, свернувшуюся скользкими отвратительными кольцами. Никаких угрызений
– А ведь он, похоже, с нами в Ново-Михайловский прибыл, – глядя на убитого, задумчиво произнес Гриша. – И ведь как ловко затаился, зверь, что…
– Думаешь, сообщники могут в Ново-Михайловском быть? – вскинул глаза Олег Иваныч. – Ничего, вернемся, обязательно проведем проверочку.
Внезапно раздался тихий голос привязанного к жертвенному камню Тламака.
– Стесняюсь отвлекать вас от важной беседы, достопочтенные господа, – спокойно произнес он. – Но, все же, если бы вы нашли немного времени, чтобы развязать веревки… А то этот камень, он такой жесткий, что…
– Ах, да!
Переглянувшись, Олег Иваныч и Гриша рассмеялись.
Аканак умирал. Он лежал на циновке, еще больше, чем всегда, похожий на глубоководную рыбу с выпученными, подернутыми какой-то сероватой пеленой глазами. Рот его беззвучно открывался, на губах застыла желтая пена.
Подойдя к лежащему купцу, Олег Иваныч опустился на одно колено.
– Тламак… – еле слышно прошептал Аканак. – Вы… вы нашли его?
Последнюю фразу Олег Иваныч не понял, но смысл был и так ясен. Он просто подвел к умирающему Тламака. Юноша сел рядом, внимательно посмотрел на купца.
– У тебя… у тебя была сестра … – собравшись с последними силами, произнес Аканак.
– Да, я знаю, – кивнул юноша.
– Ее… ее звали… Шошчицаль. Она жила во дворце… но… но ты… Вы оба… внуки Ицкоатля! – как мог торжественно произнес Аканак, приподнявшись на локте. – Берегись, Тламак! Шошчицаль… уже мертва. И ты… Таштетль и Тисок… тоже знают… Знал Тлакаелель. Знает Койот. И многие старые жрецы… Они помогут… Берегись Таштетля… тлатоани Тламак! Вели…кий… тлато… ани…
С последним слогом жизнь покинула купца. Грузное тело его нелепо дернулось, круглая голова свалилась на циновку.
Великий тлатоани!
Он, Тламак, мог стать им!
Внук Ицкоатля Освободителя, великого правителя великого народа теночков, возглавившего борьбу против угнетателей, могучих владык Аскапоцалько. И племянник нынешнего тлатоани Ашаякатля… А ведь именно братья и племянники тлатоани имели право на престол. Именно из них, строго следуя праву наследования, выбирали правителя ацтеков четыре высших военачальника. И не так и много их оставалось, наследников.
Поглощенный услышанным, в глубокой задумчивости смотрел Тламак в прозрачные воды озера, даже не заметив, как лодка мягко ткнулась носом в песок.
Дальше они углубились в горы. Олег Иваныч, Григорий, Ваня, Тламак. Люди безвременно почившего Аканака на оставшихся лодках свернули в Истапалапан, тепло простившись с беглецами. У всех была своя дорога. Дорога Олега Иваныча тянулась горными кряжами, ныряла на дно долин, зависала над темными ущельями узенькой лентой и вновь выбиралась в долину. Можно было бы, правда, пойти по равнине, вдоль берега озера, но Тламак не советовал этого делать, справедливо опасаясь погони. И правда, весть об озерной битве наверняка уже достигла ушей Тисока и Асотля, и целые армады челнов курсировали вдоль берегов в поисках беглых.