Воевода
Шрифт:
– Мои воины не дети, чтоб их куда-то вести, – пьяно усмехаясь, отвечал Куеля. – Воины кангар, как соколы – им только скажи «лети и бей», и они сокрушат любого!
– Пей, хазарин, за доблестных кангарских воинов, за их священные сабли [26] ! – Куеля махнул слуге рукой, и тот, мигом сообразив, что от него хотят, плеснул в чаши еще немного хмельного напитка.
Тут вбежал воин и, припав на одно колено, как того требовал обычай, взволнованно заговорил:
26
Есть
– Князь, русы идут, их караван уже совсем близко!
– Пусть идут, – Куеля еще раз махнул рукой. – Мы им нальем тоже! Помню, в прошлый раз мы с ними так погуляли... – он икнул, – в общем, они хорошие ребята, и пьют, как лошади.
Князь разом осушил свою чашу и крикнул воину, принесшему весть и все еще склоненному у входа в ожидании приказов:
– Отвези русам бурдюк лучшего кумыса и зови их всех в гости! Ступай!
Обадия, который не выпил чашу, а незаметно вылил ее содержимое в широкий рукав, был совершенно трезв и потому пришел в ужас от распоряжений порядком загулявшего князя. Ведь, если Куеля выпьет с русами, то тогда по древнему обычаю они сразу становятся гостями, и ни один печенег не притронется к ним даже пальцем, опасаясь навлечь на себя гнев богов и покрыть позором свой род. Посол схватил князя за рукав и стал ему говорить тихо, но настойчиво:
– О, великий князь кангар, прошу тебя послушать мой добрый совет и не звать в гости русов. Я позволю себе напомнить, что ты хотел сегодня убить этих русов и взять их серебро себе, как награду своим доблестным воинам.
– Как, убить? – Куеля уставился на посла осоловелыми глазами. – А с кем же я пить и пировать буду? С тобой, что ли? С тобой, хазарин, пить неинтересно. Ты какой-то деревянный, зыркаешь своими хитрыми глазками и совсем не хмелеешь.
Тут до Обадии наконец-то дошло, что он перемудрил самого себя, что Куеля будет пить до тех пор, пока либо сам не свалится, либо не увидит, как он упадет.
Тем временем князь схватил чашу хазарина, и тут же проворный слуга плеснул в нее немного кумыса и хотел было уже отойти, но Куеля, с неожиданной для пьяного проворностью, перехватил руку наливальщика и заставил кумыс литься до тех пор, пока чаша не наполнилась до самых краев.
– Пей, хазарин, из рук кангарского князя, – начал торжественно Куеля. – Великой чести ты удостоен. Так выпей же за доблестных кангарских воинов!
– Мы только что пили за них, – втягивая голову в плечи, промямлил хазарин.
– Ты не хочешь пить за моих воинов?!
– Хочу, хочу. Отчего же не выпить еще разок.
– Так пей же!
– Уже пью, – зашлепал губами хазарин.
Куеля с раздражением придвинул чашу к самым губам посла:
– Что ты там лакаешь, как киска? А ну-ка, раскрой рот пошире и пей, как мужчина! А не то я волью тебе в глотку целый бурдюк.
Угроза возымела действие, и хазарин задергал кадыком, торопливо проглатывая пьянящий напиток. Когда чаша под одобрительные возгласы опустела, Обадия притворно повалился на подушки, но очень скоро почувствовал, что сознание его туманится и что притворяться уже незачем. Он был пьян, как и все остальные, с одной лишь разницей: печенеги шумели и кричали что-то, а он
– Я хочу выпить с русами! – закричал Куеля.
«Вот сейчас он выпьет с русскими, – подумал Обадия, – и тогда все пропало».
– Где купцы?! – продолжал шуметь князь. – Я же велел звать их в гости!
Тут вошел посланный воин и, преклонив одно колено, заговорил испуганно:
– Мой князь, я передал твой дар и твое приглашение русским купцам, но они встали за бродом и отказываются прийти.
Едва воин договорил эти слова, как вперед выступил купец, который вошел, видимо, вместе с воином, но остался стоять у входа, незаметно присматриваясь ко всему и выжидая удобного момента, чтобы сказать и свое слово. Теперь он представил к всеобщему обозрению свои дорогие одежды, окладистую бороду, как свидетельство его достоинства, и, поклонившись в пояс, важно заговорил:
– Благородный князь! Только несчастье, постигшее нас, не позволяет принять твое приглашение. Русские купцы благодарят тебя за твой щедрый дар и просят принять ответный подарок.
Купец с поклоном положил сверток к ногам князя и отступил назад. Куеля развернул ткань и увидел кинжал великолепной работы, украшенный сканью и вставками из самоцветов. Руки князя непроизвольно потянулись к дорогому оружию. Он прикоснулся к металлу, и ноздри его затрепетали. Еще мгновение, когда рука впитывает холодную мудрость стали, и вот клинок, словно вырастает из узоров, щедро рассыпанных по ножнам. Куеля смотрит и не верит своим глазам: под полированной поверхностью лезвия мелкой рябью бежит живая волна сплетающихся темных и светлых причудливо изогнутых вкраплений.
– Булат! – восклицает Куеля. – Вот это подарок! Ну уважил, купец! Такую бы сталь и на мою саблю!
Князь радуется, как дитя, а Обадия устало думает, что сейчас этот варварский князь непременно захочет выпить с этим купцом, и тогда все пропало. Он знает это, но сил у него больше нет, и он просто закрывает глаза, чтобы не видеть, как рушится с таким трудом созданный им шедевр посольского искусства.
– Налить купцу полную чашу! – долетает до слуха посла голос Куели. – Выпей с нами, дорогой гость!
– Я хочу выпить со всеми русами! – кричит Куеля и, сорвав со своего пояса кинжал, ревниво сравнивает оба клинка.
– Слуги, кумыса побольше! Мы все едем к русам! – князь встает и, сделав пару неуверенных шагов вперед, обнимает купца. – Это мой кинжал, этот кинжал подарил мне отец. А я дарю этот кинжал тебе, и ты теперь будешь нам, как родич. Любому кангару покажи мой кинжал, и он сделает для тебя все! Вот так!
– Благодарю тебя, великий князь, – кланяется хитрый купец. – Век не забуду твоей милости!
– Да уж не забудь, – вдруг совершенно серьезно говорит Куеля. – И не забудь, что я великий! А теперь выпей, рус, священного напитка, люблю смотреть, как люди пьют.
Купцу подносят полную чашу, и тот, расправив усы, одним махом осушает ее.
– Ай молодца! Вот уважил, не то, что этот хазарин. Знаешь, как он пьет... он так пьет, что на него даже сейчас смотреть тошно. А с тобой мы еще выпьем!
Куеля поднимает чашу, но, неожиданно пошатнувшись, проливает на себя кумыс. Он смотрит растерянно на мокрую одежду, и в голове его начинают ворочаться какие-то мысли.