Воевода

Перевощиков Вячеслав Александрович

– Нет, я не стану войну начинать, – неожиданно задумчиво произнес вслух Куеля, и взгляд его, рассеянно очертив полукруг по стенам юрты, провалился куда-то за спину посла. – Русы жестоко отомстят за свой караван и сожгут наши кочевья. За твое серебро, хазарин, придется заплатить слишком много крови. Или ты забыл, как отплатил князь русов Святослав вашему каганбеку за его коварство? [24] А ведь сколько лет прошло! Ведь можно было бы и позабыть все, но эти русы, я так полагаю, все это время только и думали, как отомстят хазарам за своих убитых родичей.

24

Свой

первый поход в 964 году Святослав направил на хазар, намереваясь мстить по языческому обычаю за русскую рать, которая погибла в 914 году около столицы хазар Итиля, когда возвращалась из похода по Каспию с богатой добычей. Русские заплатили дань за проход через хазарские земли, и им была обещана безопасность, но ночью, когда воины расположились на отдых, хазары внезапно напали. Вся рать погибла, и чудом спаслись лишь несколько человек.

Куеля вдруг радостно рассмеялся, словно это он сам отомстил хазарам. Им, кангарам, тоже было, за что мстить хазарам, но только случай пока не представился. Оставалось лишь радоваться чужой мести своему врагу.

Лицо посла потемнело, и глаза стали похожими на две черные бусины, тускло блестящие потаенной ненавистью. Искусно спрятаны истинные чувства хазарина, но ненависть столь сильна, что никакое притворство не способно ее спрятать. Куеля наклоняется к послу и с интересом смотрит в лицо хазарского посланца.

– Какие переживания, и сколько печали! – удивленный Куеля сцеживает слова сквозь кривую усмешку, словно нарочно не замечая ненавидящий взгляд.

Но про себя он думает: «Откуда в этом жалком человеке такая страсть? А может быть, он совсем не так жалок, как хочет казаться?» Куеля вдруг понимает, что такая ненависть не может уживаться в одном человеке рядом с этим откровенным страхом и животным ужасом полной беззащитности. Хазарин определенно не так прост, как хочет казаться. Рука князя безотчетно тянется к рукояти сабли, и ему снова хочется выхватить клинок и увидеть испуг чужеземца, проверить его подлинность и снова испытать сладкое чувство своего торжества.

– Ты можешь не опасаться мести русов, – переводя дыхание, глухо говорит посол, замечая едва уловимое напряжение княжеской руки на рукояти сабли и опережая дикие мысли Куели. – Скоро умрет их князь Владимир, и у них будет смута и усобица между детьми его. Так что им будет не до тебя.

– Как скоро? – удивился Куеля, перестав тискать рукоять сабли.

– Очень, очень скоро! – делая значительный вид, уверенно говорит хазарин.

– Откуда тебе знать, когда умрет князь русов? – недоверчиво качает головой вождь печенегов, начиная подозревать, что посол лишь чуть-чуть приоткрыл ему свою правду и что, скорей всего, он его опять в чем-то обманывает. Вот только знать бы в чем.

– Нет города на земле, – начинает тихо говорить хазарский посланец, и лицо его незаметно обретает вид потаенной и грозной силы. – Нет города на земле, где бы ни было иудейского ростовщика и иудейского врача. Поэтому, – он довольно и нагло улыбается, а голос его обретает уверенность, – у нас самые лучшие предсказатели.

– Что ж, может, ты и мою судьбу предскажешь? – с вызовом бросает князь кангар, но душа его невольно холодеет при одной мысли, что вдруг сейчас он услышит совсем не то, что должен слышать вождь племени и глава рода.

– Это несложно, если ты верно выберешь свой путь, – беспечно отвечает посол, нагло намекая на возможный союз с хазарами. – Тогда

ты можешь утешиться, потому что твоя судьба будет благоприятна.

– Большое утешение узнать, что смерть твоя немного запоздает, – Куеля злобно смеется, сбросив с себя оторопь перед пророчеством. – Но можно совершенно не сомневаться, что я буду первым, к кому захочет пожаловать в гости новый правитель Руси. И отказать ему в этом удовольствии будет просто невозможно.

– Не волнуйся, не волнуйся напрасно, – Обадия сделал перед собой круговые движения руками, словно маг, насылающий чары, и тотчас из дальнего темного угла юрты выступила темная фигура шамана.

Уставившись на посла горящими глазами, служитель древнего культа ударил несколько раз в бубен и, бросив в огонь пучок пахучей травы, несколько раз обошел вокруг князя, бубня непонятные слова.

– Что, что случилось? – притворно удивился хазарин.

– Если ты еще раз попытаешься здесь колдовать, а именно об этом говорит мой шаман, – прищурив глаза, Куеля криво усмехнулся, – тебе просто отрубят руки и вырвут твой лживый язык.

– Какое колдовство, зачем колдовство? – засуетился посол. – Все очень просто и без всякого волшебства. Никто просто никогда не узнает, что твои храбрые воины нападут на караван русов.

– Вот сами бы и нападали, если все так просто. – Князь повернулся к послу спиной, давая понять, что разговор окончен.

– Русские караваны очень хорошо охраняются, – с непритворной печалью вздохнул хазарин. – Много слуг каганбека погибнет. Русы очень хорошие воины, и их врасплох не застигнешь, они могут мгновенно построить прямо в степи крепость, расположив свои повозки по кругу [25] . И тогда, даже если все их мешки забиты серебром, никто не рискнет завладеть их добром. А нам нужен-то всего один человек из всего каравана!

25

Такие оборонительные укрепления древних славян отмечали еще византийские авторы Маврикий и Феофилакт Симокатт.

Куеля, не отвечая, сделал шаг к своему месту из высоких подушек, окруженному суровыми старейшинами и знатными воинами.

– А у вашего кочевья русы остановятся на отдых, снимут кольчуги, отстегнут мечи – и бери их голыми руками сонных и беспомощных, – не унимался посол. – Все серебро твое, и никто никогда не узнает, как это случилось. Скажешь, хазары напали, да и пленник будет у нас, что тоже немаловажно, и отведет от тебя всякие подозрения.

Куеля сел на свои подушки и, небрежно махнув рукой, устало сказал:

– Столько разговоров за один вечер! Твои слова утомили меня, хазарский посол. Ступай, слуги проводят тебя. Тебя позовут, когда совет племени примет решение.

Князь нарочно сослался на совет племени и притворно сделал утомленный вид, сам-то он давно принял решение, но беспокойство внутри него продолжало терзать его душу сомнениями. Он не был уверен до конца и хотел заставить говорить старейшин и знатных воинов, мнение которых он и так мог угадать. Но вся эта говорильня ему нужна была, чтобы потом, в случае неудачи, припомнить им их слова и отвести вину за неверное решение от себя. Куеля хорошо помнил завет отца, говорившего, что князь может ошибиться только один раз – перед своей последней битвой, и прекрасно умел ловко подхватить знамя победы только в свои руки и вовремя отдать щит поражения другим воинам. Наверное, именно поэтому он и был князем.