Воевода
Шрифт:
– Иди отсюда, Лют, – говорит Мезенмир, и страшная ухмылка кривит его лицо, делая его страшным, – ваше время кончилось, но мне не нужна твоя смерть.
Только Лют не слышит его слов и ничего не хочет знать, кроме того, что сейчас его отец бьется с врагами за стенами города, и его жизнь зависит от того, есть ли меч Стослава в руке Великого Дива.
– Верни меч отца Диву! – кричит в ярости Лют и, выхватив свой детский клинок, кидается на Мезенмира.
Страшный удар кулака в голову сбивает его с ног. Он падает почти без сознания, и словно из земной
– Я думал, ты умный парень, но, видно, тебя все же придется убить.
Лют помнит, как Мезенмир наклонился к нему и медленно провел острым концом окровавленного клинка почти у самого его лица.
– Ну что, мальчишка, страшно умирать? – звучит его каркающий смех.
Лют хочет подняться, но голова страшно тяжелая, и совсем нету сил. И все же он хватается голой рукой за обнаженный клинок и, не чувствуя боли, сжимает пальцы, чтобы вырвать меч из рук врага, но тут тьма накрывает его, и он проваливается в бездну.
Только потом Лют узнал, как его спас от смерти дядька-пестун, нянчивший и растивший его с самого малолетства, который следовал везде за ним по пятам, как унес его тайно из города и спрятал от слуг Святослава, искавших его повсюду. И еще позже от верных воинов он узнал, как отважно бился и погиб его отец.
Боярин тряхнул головой, и видения прошлого мгновенно исчезли. Не было больше ни храма Дива, ни Святославовой рати, рвущейся в священный Дивьягорск.
Лют повернулся и пошел прочь. Да, тогда он был молод и не смог победить, и потому лишился всего, почти всего; убили его отца и многих воинов, отняли наследную волость и право быть князем. Он должен был многие годы скитаться и скрывать свое имя. Но все-таки он сумел вернуть силу и власть своему роду, пусть не княжескую, но все-таки власть, но главное – это жестоко отомстить Святославу, и он больше никогда не позволит никому одолеть себя ни в этом храме, ни в каком ином месте.
Так думал Лют Гориславич, быстрыми шагами направляясь к городским воротам, ведущим к причалам и торговому посаду. Воевода едва поспевал за ним. Наконец, почти у самых ворот, боярин остановился и задумчиво посмотрел на Звянко.
– И все-таки это не ромеи! – сказал он, переводя взгляд на небо.
– Что не ромеи? – ничего не понял воевода.
– Не ромеи, – боярин вновь посмотрел на Звянко с выражением совершенного сожаления, как смотрят на бестолковых детей, – это значит, что не ромеи нападут на наш город, или нападут, но только не сейчас. Ясно?
– Ясно, – Звянко даже не знал, радоваться по этому поводу или огорчаться; так он все хорошо подготовил и придумал, и вот теперь все это никому не нужно, а уж предстоящий неприятный разговор с купцами ромейского конца он уже себе представлял.
– Так что ж, рогатки-то, может, снять, пока не поздно? – он тоскливо посмотрел на хмурых ратников со степного конца, уже собранных по его велению у ворот.
Эти расторопные и умелые воины успели принести с собой имевшиеся на их улицах на случай осады или иной беды рогатки. Этими легкими и надежными
– А то, как бы чего не вышло.
– Чего не вышло-то? – переспросил Лют, больше прислушиваясь к самому себе, чем к воеводе, бормотавшему какую-то ерунду, и на секунду задумался.
– Вот, чтобы неизвестно чего и не вышло, – он внимательно оглядел оружие и доспехи воинов, – рогатки эти непременно и оставь. Потерпят маленько ромейские купцы, а мы с этого что-нибудь да получим.
– Что получим-то? – недоумевал воевода.
– Эх, Звянко, кабы я знал, что получим, – Лют усмехнулся, – я бы...
Он хотел было сказать «уже князем был», но не сказал, испугавшись вдруг этих слов, а сказал иначе, словно нечаянно поперхнувшись словом:
– Я бы уж в Царьграде был.
– Царьград – это хорошо, – понимающе откликнулся воевода, – я как-то раз был там с купцами; никогда не забуду. Такая красота, что дух захватывает.
Тем временем они уже подошли к воротам, и воевода вновь забеспокоился, проявляя ратную смекалку.
– Может, начать укреплять ворота, – осторожно спросил он, – а то у этих ромеев, я слышал, полно всяких таранов и других хитростей; враз ворота-то и вышибут.
– Знаешь, говорят: пришла беда – отворяй ворота, – усмехнулся Лют, – так что открывай ворота. И потом, я ж тебе сказал, что не станут ромеи нападать.
– То станут, то не станут, – вздохнул воевода, – разве тут поймешь чего-нибудь.
Он нехотя, хмуря брови, махнул рукой, и воины сняли тяжелый брус, запиравший створки ворот.
– Бери оставшихся воинов с собой, – боярин решительно двинулся к морю, – будем готовиться к встрече гостей.
– Чего готовиться-то? – недовольно проворчал воевода. – Мы к бою всегда готовы.
– Да не к бою, дружище, – терпеливо поправил боярин, – а к встрече. В этом есть большая разница. Ты уж мне поверь. Во-первых, – продолжал он, оглядывая показавшуюся морскую синь, – пусть воины разойдутся по берегу и проследят, чтоб ни одна лодка в море не вышла.
– Это зачем, – удивился воевода, – если ромеи нападать не будут?
– Затем, что если они не воевать явились, то наверняка торговаться будут. А для того, чтобы торг их ловчее прошел, захотят все про нас узнать. Вот среди рыбаков и может быть их доносчик, который поплывет и все им расскажет.
– Доносчик среди рыбаков? – Звянко озадаченно потер свою переносицу. – И о чем же они торговаться станут?
– О чем, мне пока не ведомо.
– Ну а что делать-то, во-вторых? – с недоверием в голосе поинтересовался Звянко.
– Во-вторых, я тоже пока не знаю, – помолчав, признался боярин, – посмотрим, что будут делать ромеи, тогда и видно будет.
– Зато я знаю, что будет во-вторых, – зарычал воевода, – во-вторых, меня проклянут не только в ромейском конце, но и торговцы рыбой, которые сегодня останутся без свежего улова.