Воевода
Шрифт:
— Всеслав… — наконец, хрипло произнес Курбский, подводя итог своему признанию. — Я ненавижу тебя. Гори ты в аду!
Андрей скосился на Царя. Тот едва заметно кивнул. Фактически обозначил этот кивок одними глазами.
Взмах саблей.
Быстрый.
Очень быстрый.
Едва уловимый.
Легкий глухой звук, с металлическим отзвуком. И Курбский начинает заваливаться назад. А по его лицу уже бегут струйки крови.
Иоанн Васильевич оборачивается к Шуйскому и холодно, словно шипящим от раздражения голосом, командует:
— Этого, это и этого взять. И головой за них отвечаешь.
— Да Государь! —
[1] Залп турмы происходил каждые 15 секунд.
Глава 8
1556 год, 30 июня, Псков
В то время как Андрей встретился с Царем и прояснил давно гнетущие обоих вопросы, на севере разгорался новый пожар. Причем самым тесным образом связанный с этими двумя людьми и их деятельностью.
Лошади в Псков пришли.
Но то, как они туда добрались, было настоящей поэмой! Криминально-приключенческой.
Псковские купцы не сразу, но сумели сговориться со своими старыми контрагентами из Ганзы. Строго говоря сама Ганза не имела никаких предрассудков в плане торговли с Русью. А потому ограничений внутренних не имела. Проблемы начинались на местах. Точнее в ганзейских городах Ливонии, в которых торговля была самым тесным образом переплетена с политикой, идеологией и в какой-то мере психиатрией.
По своей сути поведение Ливонии в те годы в известной степени совпадало с тем, как вела себя самостийная (и не только) Прибалтика в XX–XXI веках. С поправкой на то, что степень экономической зависимости Ливонии от Московской Руси был не такой тотальной. Ведь была еще и Литовская Русь, между которыми эта конфедерация[1] и лавировала. С той же Литвы также поступали продукты сельского хозяйства, меха, мед с воском и прочее. И в некоторые годы из Литвы товаров через Ливонию проходило даже больше, чем от восточного соседа.
Но в этом лавировании нет ничего плохого. Разумные желания. Разумные поступки. Обычное стремление заработать. Нужно быть идиотом, чтобы осуждать их за это. Дурь, причем патологическая заключалась в другом. Зарабатывая очень приличные барыши на транзитной торговле с Московской Русью, составлявшие едва ли не половину всех ее прибылей, Ливония гадила Москве методично и всеми доступными способами. Начиная от распространения о ней всяких гадостей идеологического толка и заканчивая перманентной экономической блокадой. Например, не допущения определенных товаров и специалистов, нанятых где-то в западных странах.
И ладно, что гадила. Это еще полбеды. Настоящая «клиника» заключалась в том, что это рыхлое и, в целом, неуправляемое государственное образование, чудило абсолютно беспорядочно. И, нередко одной рукой Ливония пыталась укрепить и развить торговое сотрудничество с Москвой, а другой — вела себя самым непотребным образом…
В таких случаях обычно принято рекомендовать либо трусы надеть, либо крестик снять. Но… факт есть факт. И очень грустный. Однако винить их за этот бардак нет смысла. Ибо Царя у них не было даже в собственной голове. Поэтому
Впрочем, мы сильно отвлеклись.
Итак, псковские купцы сумели сговориться со своими старыми знакомыми и партнерами — ганзейскими купцами. Но не местными. А из западных германских земель. И те привезли желаемое — хороших коней из Фризии.
Не дестриэ, понятное дело. Тех было практически не купить в свободной продаже. Ценный и редкий товар, на который стояли очереди заказов. И такие люди были в этих очередях, что с ними не сильно-то и по конкурируешь.
Нет. Лошади были обычные. Те, что шли на комплектование местных кирасиров. Этакие базальные представители только зарождающейся фризской породы[2], во многом напоминающие тип «барокко» в породе образца XXI века. Их только начали выводить. И успели уже добиться нужного сочетания выносливости с динамическими характеристиками.
Так вот. Эти лошади в глазах толпы псковичей выглядели очень эффектно. В холки выше среднего обывателя тех лет — около 160 см. Довольно массивные — где по 600–650 килограмм[3]. Длинноногие с крепкими, мускулистыми конечностями. Но не такие элегантные, как канонические представители породы. И довольно разномастные, так как отбор на окрас еще сделать не успели. У некоторых, к слову, не было еще характерных щетки волос на ногах.
В общем — прекрасная заготовка для не менее замечательной породы. Но, по своим эксплуатационным особенностям, вполне пригодные к делу. Особенно на Руси, где приличных лошадей вообще было не сыскать. А те, что некогда культивировались, из-за реформ второй половины XV — начала XVI веков были в целом похерены.
— Ой красавцы! — цокали языком зеваки, беззастенчиво разглядывая лошадей.
Те храпели и нервничали от такого пристального внимания. А пару раз даже излишне любопытных угостили копытом под довольный гул остальной толпы.
В Псков прибыло всего три жеребца и девять кобыл. Кобылы помельче, жеребцы покрупнее. Но все — добрые, ладные. И здоровые. Еще одного жеребца и пять кобыл пришлось в Нарве оставить из-за болезни. Тяжело морской переход они перенесли. Выживут? Оправятся? И их дальше на продажу погонят. А нет? Так на нет и суда нет. По договору ведь было ясно сказано — живых и здоровых, потому о других и речи не шло.
Сговориться — сговорились.
Купили. Привезли… и уже на этом этапе стало не понятно. Куда выгружать то?
Через Ригу? Не вариант. Слишком много участников. Не договориться. Там ведь «лебедь рак да щука» в химически чистом виде. Даже если через сам город получится лошадей протащить, то дальше их ждало Рижское епископство и земли рыцарей. Кто-нибудь бы да заблокировал движение и конфисковал животинок. Не только из-за глупости или зловредности. В самой Ливонии испытывался острый дефицит конского состава. И денег на него на местах не хватало. Что подрывало боеспособность конфедерации. И без того жидкую. А тут — прекрасная возможность чуть-чуть поправить дела…