Воевода
Шрифт:
— Сердешный! Хоть бы скорее свидеться. А про тебя ноне в соборе спрашивал меня князь Михаил Иванович Воротынский. Не вернулся ли ты...
— Славный человек. Но зачем я ему?
— Так он теперь вместо боярина Романова-Юрьева. Как это, глава...
— Глава Разрядного приказа?
— Да-да, запамятовала.
— Завтра же и побываю у него. Мы ведь с ним под Казанью в одном строю бились. Матушка, а как Алёша-то?
— Служит. И всё к царю близок. Да чую сердцем, что скоро там лихие перемены грядут.
— Ас Настей-то как у
— Холодно. Да виду не показывает, умница. Сегодня лишь слезою изошла, как тебя увидела.
Столы уже были накрыты. Степан пришёл, подарки казанские принёс. Пока сумы развязывал, Даниил спросил мать:
— Матушка, не слышала, как там Саломея? Вдовствует?
— Вдовствует. Куда денешься. Ноне на десять вдов один мужик. А к чему спрашиваешь?
— Так вот днями с Иваном пойдём к ней, сватать за Степана. Чем не жених?!
— То верно. Да норов у них разный, сойдутся ли?
— Как пить дать сойдутся. Степан покладистый и добрый. Только ты пока никому ни слова.
— Умолчу, сынок, умолчу. Вот уж и к столу пора. А в баню-то уж завтра придётся: в воскресенье грех идти.
В Разрядный приказ Даниил пришёл только во вторник, да и то после того, как за ним пришёл подьячий Фадей. Знал Даниил, что не за благим делом зовут, потому и отправился к князю Воротынскому без особой охоты. Хотя, если бы он не был главой приказа, Даниил счёл бы за благо встретиться с Михаилом Ивановичем: как-никак одним стрелам кланялись в ратные дни. Но встреча получилась тёплой. Князь по-отечески обнял Даниила.
— Хорош воевода, хорош. Ничего не скажешь, много славных дел в Казанском крае совершил.
— Так ведь служба, батюшка-князь.
Даниил присмотрелся к лицу князя, увидел, что раны, полученные им под Казанью, уже зарубцевались.
— То-то и оно, что служба. Однако даётся она тебе, ты истинный воевода. И хвала тебе за то от Руси-матушки.
В покое, где сидел многие годы Дмитрий Романов-Юрьев, ничего не изменилось, лишь прибавился небольшой стол и четыре стула близ него. Стол был накрыт для трапезы. По поводу поста блюда на нём были только рыбные: севрюга, стерлядь, бок белужий, икра красная и паюсная. Посреди стола высилась серебряная братина с медовухой. Даниил догадался, что к чему, и, прежде чем сесть в застолье, отдал князю пакет с отцовой отпиской.
— Шлёт тебе, батюшка-князь, воевода Фёдор Адашев отчёт о делах казанских.
— Это хорошо. Ждал я его. — Князь взял пакет и положил на письменный стол. — Однако идём-ка к медовухе для начала. Нам есть за что выпить.
Даниил не отказался. Ему было приятно хоть на время забыть о службе и побыть просто гостем. Как только выпили медовухи, так Даниил рассказал князю о том, как казанцы угощали его кумысной водкой.
— Мы под Мамадаш с востока приплыли. Казанцы и подумали, что это удмурты пришли их воевать. Закрылись за частоколом, ждут. Рать я не стал поднимать и пошёл с клятвенной грамотой в руке. Стреляли в меня, но промахнулись. А как впустили в городок да узнали, что
— Эко тебя угораздило! — засмеялся князь.
— А как спел я им песню, так и подписали клятву, проводили до стругов, восемь бурдюков водки подарили.
— То-то по-над Камой песни загудели, — продолжал смеяться князь. И как-то сразу о деле спросил: — Чем зиму-то заниматься думаешь?
— Батюшку ждать буду. Худо у него со здоровьем, княже, так ты уж порадей за него, подыщи ему замену.
— Знаю о том, Данилша. И порадели уже. Царь-батюшка шлёт туда воеводой князя Семёна Микулинского. Завтра он и уходит.
— Спасибо за добрую весть, князь-батюшка. А сам-то я до приезда батюшки хочу в вотчине побывать.
— Ну, побывай. Прямо днями и уезжай. Да не задерживайся. Виды на тебя есть, для того и звал. Пора тебе воеводскую науку до конца познать.
— И над кем мне быть воеводой, куда идти?
— Думаю, пораскинул бы умом и сам догадался бы. Да уж скажу. Во Мценск хочет послать тебя царь-батюшка. Сказал же так: «Место там горячее, да Данила Адашев не обожжёт рук».
Даниил задумался. Мценск — это огненная сковорода. Но ведь кому-то там надо быть воеводой, и, уж коль выбор пал на него, не кричать же: «Ратуйте!» Но размышлять долго было как-то неуместно, и Даниил сказал:
— Ничего, усижу и на горячей сковороде.
— Так ты уж помни, что в первых числах марта тебе туда и отбывать. И ратников с собой прихвати из Борисоглебска, как положено по расписанию.
— Куда денешься. Да я из Казани прихватил своих сотню.
— Умно поступил. — Князь налил в кубки медовухи, подал Даниилу. — Рад за тебя, воевода. Дай Бог, чтобы Русь богатела такими, как ты.
— Спасибо на добром слове, князь-батюшка.
— Вот и поговорили обо всём. И ты волен до марта. — Князь встал.
Встал и Даниил. Оставалось только откланяться и покинуть покой. Он так и поступил. Из Кремля Даниил вышел через Троицкие ворота и направился на Никитскую улицу навестить Ивана. В пути купил гостинцев своему тёзке. Был Даниил хмелен, и мир казался ему прекрасным. Его не волновало, что всего через каких-то четыре месяца ему нужно опять ехать в пекло, потому как, надо думать, Крымская орда будущим летом обязательно прихлынет на Русь. Поди, уже оправилась от поражения под Тулой два года назад.
В доме Пономаря, как всегда, когда приходил Даниил, пахло пирогами. Встречали Даниила все четверо: Серафима, Даша, Данилка и Иван, — все умиротворённые возвращением «кормильца». Даниил вручил медовые пряники тёзке, по головке погладил. Его пригласили к столу. Отбояриваться не стал, хотя и сказал:
— Да я только что из застолья. Медовухой и стерлядью потчевали.
— Кто же, ежели не тайна? Стерлядь ноне в цене, — молвил Иван.
— А сам князь Михаил Воротынский. Мы с ним толковали о Казани.