Воин Доброй Удачи
Шрифт:
– Тихо, Имма, – сказала она, впервые назвав его уменьшительным именем. В ответ на удивленный взгляд, она улыбнулась: – Твоя Священная императрица ведь, если ты помнишь, тоже была продажной женщиной.
Экзальт-капитан выпустил голую девушку из своей хватки, Нари упала на кафельные плитки пола, хватая ртом воздух и рыдая. Он отступил назад.
Эсменет склонилась над девушкой, чуть замешкавшись – так хотелось ее пожалеть.
«Дети!» – напомнила она себе, останавливая этот порыв. Нет врага безжалостнее, чем всепрощающая натура. «Келмомас! Помни о нем!»
– Я – твоя императрица, Нари… Знаешь ли ты, что это означает?
Эсменет протянула руку к Имхаиласу, показывая
Даже в полных слез глазах девушки было что-то зоркое и настороженное, в том, как она быстро переводила взгляд с блестящего лезвия на Эсменет и обратно. Несмотря на юные годы, Нари была закалена в передрягах, и для нее важнее всего было выжить.
– Это означает, – сказала Эсменет тоном столь же мягким и заботливым, сколь острие кинжала было угрожающим, – что сама жизнь твоя – твоя жизнь, Нари – принадлежит мне.
Девушка сглотнула и кивнула с привычно покорным видом.
Эсменет прижала кончик кинжала к мягкому изгибу ее шеи.
– А душа твоя, – продолжала Священная императрица Трехморья, – принадлежит моему супругу.
– Майтанет выпустил целую армию жрецов на город, – сказал Имхаилас, устало откинувшись на потрепанной кушетке. Нари, теперь одетая и преувеличенно покорная, сидела, скрестив ноги, перед ним на полу и держала бокал разбавленного вина в очередной давно усвоенной позе ритуального подчинения. Эсменет сидела на уголке кушетки и наблюдала за ними, склонившись вперед и опершись о колени. Мир за окнами потемнел совсем. Комнату освещал единственный светильник, который отбрасывал пляшущие тени в коричневатом сумраке.
– Глашатаи, – продолжал экзальт-капитан, – только в полном жреческом облачении, с кадилами на посохах… – Он неотрывно смотрел на Эсменет, и она видела, как в нижней части его зрачков пляшут две белые точки от светильника. – Они объявляют вас безумной, Ваше Величество. Говорят, что вы – вы! – предали своего супруга.
Эти слова возмутили ее, хотя ничуть не удивили. Даже не будь Майтанет дунианином, важность легитимности он не мог не понимать.
Когда Келлхус разъяснял ей государственное устройство, он говорил, что нации и государства работают наподобие сиронджийских механических кукол, так ценимых любящими новинки аристократами. «Все государства поднимаются на спинах людей, – сказал он после окончательной капитуляции Высокого Айнона. – Их действия, привычные им повседневные дела, складываются воедино, точно подходя друг другу, как зубья шестеренок – от каменщика и арендатора до личных рабов. А действуют все в согласии со своими верованиями. Стоит людям отвернуться от того, во что они верят, они перестают выполнять свои действия и весь механизм останавливается».
«Значит, поэтому я должна лгать?» – спросила она, глядя на него со своей подушки.
Он улыбнулся, как делал всегда, когда она не понимала его мысль, но говорила что-то проницательное.
«Нет, если ты полагаешь честность решающим моментом в принятии решения».
«А что же тогда?»
Он пожал плечами.
«Эффективность. Массы всегда будут погрязать во лжи. Всегда. Конечно, каждый отдельный человек будет считать, что именно его вера истинна. Многие верят в это до слез. Поэтому, если ты станешь вещать истину перед лицом их заблуждений, они назовут тебя лжецом и отринут от власти. Правитель обязан прибегать к речевой смазке, чтобы разговаривать со всеми в манере, способствующей продвижению машины. Иногда такой смазкой может быть правда, но намного чаще это будет ложь».
Речевая смазка. Из всех
«Но…»
«Каким образом я пришел к власти?» – спросил он, как всегда читая ее мысли. Лукавая улыбка, словно ему припомнились эскапады, которые лучше было бы оставить в забвении. «Для различения истины и лжи люди чаще всего прибегают к тому, во что верят. То же, что они именуют рассудком – просто аналогия. Массы всегда будут верить лжи, поскольку руководствуются фантазиями предков. Я поднялся к власти, постепенно скармливая им истину, понемногу, но такую, для которой у них не существовало еще правила. Я преследовал возможные последствия того, во что они уже верили, тем самым обретая все больше легитимности, пока наконец, в один прекрасный день они не сделали меня своим единственным правителем. Восстание, Эсми. Я провел длительное и нелегкое восстание. Мелкое опровержение мелких предположений предваряет истинные перевороты представлений».
«Значит, ты солгал?»
Снова улыбка.
«Я направлял. К меньшей лжи».
«Тогда что же правда?»
Тут он рассмеялся, сияя, будто его натерли благовонным маслом.
«Ты бы назвала меня лжецом, если бы я тебе сказал».
Имхаилас и Нари выжидательно смотрели на нее, что казалось ей поразительным: быть столь бессильной и все же держать в своей власти души, подобные этим. Как и многие тысячи других, осознала она.
Майтанет убрал главу Новой Империи – ее. Теперь же он просто выполнял то, что положено делать любому узурпатору: наносил речевую смазку. Ему необходимо было предоставить массам оправдание для привычных действий. В противном случае шестеренки перестали бы двигаться в унисон и весь механизм бы рассыпался. Любой дворцовый переворот развивается таким образом.
Лишь особая точность и резкость исполнения отражала то, что переворот совершил дунианин.
– Люди никогда ему не поверят! – воскликнул Имхаилас, так и не дождавшись от нее ответа. – В этом я уверен!
На нее накатило ощущение обреченности.
– О, нет, – вымолвила она, уронив голову, – поверят.
Предложенная народу история была достаточно проста, чтобы в нее поверить. Механизм сломан, а он – Избранный Лудильщик.
– Почему? Как они могут?
– Потому что он обратился к ним первым.
Все трое обдумывали последствия этого разрушительного действия.
Невозможно было прожить так долго бок о бок с Анасуримбором Келлхусом и не развить обостренного внимания к движениям своей души: мыслям, чувствам и – важнее всего – к складывающимся привычкам поведения. Пребывание в центре власти долгие годы притупило чуткость. Ничто так не мешает внутреннему зрению, как рутина.
Но теперь… Майтанет уничтожил все привычное, и теперь она увидела себя с особой ясностью. Беглая императрица. Мать, у которой отняли детей. Замкнутый круг тревоги, отчаяния, ненависти и странного отупляющего промежуточного состояния. Необходимость выжить.
Онемение. Сил больше черпать неоткуда, поэтому она пыталась удержать это состояние.
– Он именует себя императорским опекуном, – продолжал Имхаилас, у него на глаза навернулись слезы от невозможности ничего предпринять и отвращения.
– А что армия? – услышала Эсменет вопрос, сорвавшийся с ее губ. Лишь боль в напрягшемся горле указывала, насколько ответ на этот вопрос был важен.
Прежде Имхаилас выглядел торжественно и серьезно, но теперь посмотрел на нее с неприкрытым страхом.