Воин Доброй Удачи
Шрифт:
С этими словами он поднял скованные руки и указал на грязный пол.
– Гажу, когда хочу.
В ушах у Келмомаса раздался звон, настолько пронзительным был взгляд старшего брата. Мальчик хотел что-то сказать, но слова застряли в горле, словно он попался на крючок.
Инрилатас оскалился в широкой ухмылке.
– Что с тобой, братец? Ты сам-то гадишь, когда тебе захочется?
«Он видит меня насквозь… – прошептал голос. – Ты утратил осторожность в отсутствие Отца».
– Кто это? – рассмеялся Инрилатас. – Ты оцепенел,
– Мама говорит, что ты сумасшедший.
– Ты не ответил на вопрос, – рявкнул старший. – Услышал что-то поразительное, что поглотило все твое внимание, и потому уходишь от неприятного вопроса. Подойди ближе, братец… Подойди и скажи, что ты не можешь гадить, когда захочешь.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду!
«Он знает, что ты лжешь…»
– Отлично понимаешь… Подойди ближе… Дай-ка загляну тебе в рот. Послушаю, кто там шепчет. Кто? Кто говорит внутри тебя?
Келмомас сделал шаг назад. Инрилатасу удалось незаметно для него немного подползти, когда цепь слегка провисла.
– Дядя идет проведать тебя!
Миг оценивающего молчания.
– Ты вновь уходишь от ответа. Но на этот раз ты говоришь правду, ты знаешь, что это меня заинтригует. Имеешь в виду Высокородного Майтанета? Он идет навестить меня? Чую, мать замешана в этом.
Одно упоминание о ней придало мальчику сил.
– Д-да. Мама хочет, чтобы ты прочел его намерения по лицу. Она боится, что он замышляет заговор против Отца – против нас! И считает, что только ты сможешь это разглядеть.
– Подойди ближе.
– Но дядя уже знает, как обмануть тебя.
Еще не договорив, Келмомас внутренне проклинал всю неловкость этих слов. Припавший к земле перед ним человек был Анасуримбором. Божественное! Божественное начало пылало в крови Инрилатаса, как и в его собственной.
– Родной мой, – с гордостью произнес Инрилатас. – Родная кровь. Какой любовью ты пользуешься у матери! Я вижу, как она пылает в тебе! Горит! Пока все не обуглится и не станет пеплом. Из-за нее ты испытываешь неприятие к дяде?
Но Келмомас больше не знал, что лучше сказать или сделать. Он знал, что попытки ответить на вопросы брата заведут его в запутанные лабиринты, из которых нет надежды выбраться. Надо вести самому…
– Дядя научился прикрывать свое отвращение состраданием. А свою измену – участливостью!
Иного пути прорваться сквозь чудовищный интеллект брата не нашлось.
Это была ошибка…
– Шепот предупреждает тебя! – засмеялся Инрилатас с горящими глазами, в которых пылало нечто большее, чем отраженные языки пламени: предчувствие.
– Ты не любишь делиться… Маленький хитрец! Подойди же, малыш.
«Он видит меня!»
– Не позволяй ему одурачить тебя! – выкрикнул мальчик, пытаясь говорить с достоинством, которого не было и в помине.
– Я вижу того, кого ты скрываешь, да-да! Его, шептуна. Виииижууу
– Ты захочешь убить его, брат, когда он придет. Я могу помочь тебе!
Опять смех, теплый и добродушный, дразнящий и успокаивающий одновременно.
– А теперь ты предлагаешь зверю конфетку. Ближе, братик. Я хочу заглянуть тебе в рот.
– Ты захочешь убить дядю, – повторил Келмомас, и мысли у него завертелись от внезапного вдохновения. – Подумай… Целый букет грехов.
И одна эта фраза сняла адское напряжение, его настойчивость была вознаграждена – или ему так показалось.
Только что его брат излучал обезоруживающее всеведение, и тут оно внезапно свернулось. Даже его нагота, бесстыдная нагота зрелого, сильного мужчины, стала уязвимой, сделалась воплощением беззащитности дрожащей плоти. Инрилатас буквально сжался в своих цепях.
Стал таким же жалким, как и кучка дерьма на полу между ними.
Глаза юноши дрогнули под взглядом мальчика, взгляд укрылся на потолке, в темном верхнем углу его кельи.
– Ты хоть раз задавался вопросом, Кел, почему я так себя веду?
– Нет, – честно ответил принц.
Инрилатас взглянул на брата, потом на пол. Сделав глубокий вдох, он грустно улыбнулся, как проигравший в затянувшейся игре. Слишком затянувшейся, чтобы отказаться от нее. Но и продолжать тоже.
– Я делаю это, чтобы навалить на себя побольше проклятий, – сказал он, словно сознавая абсурдность этой фразы.
– Но почему? – спросил мальчик с искренним любопытством.
«Будь начеку…» – шепнул голос.
– Потому что не могу придумать большего безумия.
Что может быть безумнее, чем менять горстку восхитительных мгновений на вечные муки и страдания? Но Келмомас не решился задать этот вопрос.
– Я… не понимаю, – проговорил он. – Ты мог бы выйти из этой комнаты… в любой момент! Мама освободила бы тебя, я знаю! А ты просто подчиняешься.
Инрилатас медлил с ответом, разглядывая брата, словно искал иное доказательство родства, кроме кровного.
– Скажи, братец, что управляет порядком?
«Что-то не так…» – предостерег голос.
– Бог, – пожал плечами мальчик.
– А что управляет Богом?
– Ничего. Никто.
«Он дышит, как ты, – шептал внутренний голос, – и моргает точь-в-точь, даже сердце бьется с твоим в унисон! Он затягивает твою неразумную душу в ритм своих действий. Гипнотизирует тебя!»
Инрилатас важно кивнул.
– Значит, Бог… никому не подчиняется.
– Да.
Инрилатас с нежданной грацией встал и подошел ближе, пока не натянулись цепи. Он казался богоподобным во мраке: волосы светлыми густыми прядями ниспадали на плечи, все тело играло мускулами со вздувшимися венами, а длинный фаллос казался сизым в золотистом пушке чресел. Он наступил на свои экскременты и вытер ногу об пол, начертив скверно пахнущую дугу.