Воин кровавых времен
Шрифт:
С каждым днем он становился все более голодным.
«Мой сын! Как они могли так назвать моего сына?»
Пройас ожидал его у трех прудиков, расположенных в центре двора; он стоял там вместе с двумя людьми, которых Найюр не узнал, — с имперским офицером и шрайским рыцарем. Полуденные облака образовали на небе неповоротливую процессию, волоча свои тени по залитым солнцем холмам.
Карасканд. Город, что станет их гробницей. «Он сделал это, чтобы позлить меня. Чтобы напомнить о предмете моей ненависти!»
Пройас
— Найюр, как хорошо…
— Я не читал, — прорычал скюльвенд, швырнув скомканный лист к ногам принца. — Если ты хочешь посоветоваться со мной, присылай слово,а не каракули.
Лицо Пройаса потемнело.
— Да, конечно, — натянуто произнес он.
Он кивнул двум незнакомцам, словно бы пытаясь сохранить некоторые внешние приличия, подобие джнана.
— Эти люди предъявили своего рода иск, дабы заручиться моей поддержкой. Ты нужен, чтобы утвердить его.
Пораженный внезапным ужасом, Найюр уставился на имперского офицера, увидев знаки различия, вычеканенные у горловины его кирасы. И конечно же, на нем была синяя накидка…
Офицер нахмурился, потом обменялся многозначительным взглядом со своим спутником.
— Похоже, мозги у него тоже отощали, — сказал офицер голосом, слишком хорошо знакомым Найюру.
Он внезапно вспомнил, как этот голос плыл над трупами его соплеменников — после битвы при Кийуте. Икурей Конфас… Перед ним стоял сам экзальт-генерал! Как он умудрился не узнать его?
«Безумие нарастает!»
Найюр сощурился и представил себе, как сидит на груди у Конфаса и отрезает ему нос, словно ребенок, копающийся в грязи.
— Чего он хочет? — пролаял он, обращаясь к Пройасу. Он взглянул на шрайского рыцаря и осознал, что и его тоже где-то видел, хоть и не помнит имени. На груди у рыцаря-командора висел маленький золотой Бивень, прятавшийся в складках накидки.
Вместо Пройаса на его вопрос ответил Конфас.
— Чего я хочу, неотесанный варвар, так это истины.
— Истины?
— Господин Сарцелл, — пояснил Пройас, — объявил, что у него имеются новости об Атритау.
Найюр уставился на рыцаря, впервые заметив повязки у него на руках и странную сеточку воспаленных линий на красивом лице.
— Об Атритау? Это каким же образом?
— К нам обратились три человека, движимые благочестием, — произнес Сарцелл. — Они клянутся, что один человек, много лет водивший караваны на север и погибший при переходе через пустыню, сказал им, что князь Келлхус никак не может быть тем, за кого себя выдает.
Шрайский рыцарь странно улыбнулся — видимо, ожоги на его лице были довольно болезненными.
— По их словам, суть в том, — неумолимо продолжал Сарцелл, — что у их короля, Этелария, нет наследников. Род Моргхандов вот-вот угаснет, как говорят, навеки. А это означает, что Анасуримбор Келлхус — самозванец.
Тишину
— Ты сказал, что они хотят твоей поддержки. В чем?
— Да просто ответь на вопрос, черт тебя побери! — взорвался Конфас.
Игнорируя экзальт-генерала, Найюр и Пройас обменялись взглядами, полными искренности и признания. Невзирая на их ссоры, за последние недели подобные взгляды сделались пугающе привычными.
— Они думают, — сказал Пройас, — что с моей поддержкой смогут предъявить Келлхусу обвинение, не вызвав войны между нашими людьми.
— Предъявить Келлхусу обвинение?
— Да… В том, что он — лжепророк, согласно Закону Бивня. Найюр нахмурился.
— А зачем тебе понадобилось мое слово?
— Затем, что я тебе доверяю.
Найюр сглотнул. «Чужеземные псы! — бушевал кто-то внутри него. — Коровы!»
На лице Конфаса промелькнуло выражение тревоги.
— Несомненно, прославленный принц Конрии, — заметил Сарцелл, — не пожелает иметь ничего общего со слухами…
— Равно как и со столь зловещим делом! — огрызнулся Пройас.
У Найюра на скулах заиграли желваки; он свирепо уставился на шраиского рыцаря, размышляя, отчего у человека на лице могли появиться столь странно расположенные, ожоги. Он подумал о битве при Анвурате, о том, с каким удовольствием всадил тогда нож в грудь Келлхусу — или той твари, что притворялась им. Он подумал о Серве, задыхающейся под ним, и от внезапной боли на глаза навернулись слезы.Только она знала его сердце. Только она понимала его, когда он просыпался в слезах…
Серве, первая жена его сердца.
«Я должен владеть ею! — рыдал кто-то у него в душе. — Она принадлежит мне!»
Такая красивая… «Моя добыча!»
Внезапно все стихло, как будто мир пропитался оцепенением и тяжестью. И Найюр понял — без терзаний, без разочарования, — что Анасуримбор Моэнгхус оказался за пределами его досягаемости. Невзирая на всю его ненависть, всю ярость, кровавый след, по которому он шел, окончился здесь… В городе.
«Мы покойники. Все мы».
Если уж Карасканду суждено сделаться их гробницей, он позаботится, чтобы сперва здесь пролилась кое-чья кровь.
«Но Моэнгхус! — вскричал кто-то. — Моэнгхус должен умереть!» Однако он больше не мог вызвать в памяти ненавистное лицо. Он видел лишь хныкающего младенца…
— Ты говоришь правду, — в конце концов произнес Найюр. Он повернулся к Пройасу и заглянул в потрясенные карие глаза. Ему заново почудился вкус апельсиновой кожуры, настолько горькими были эти слова.
— Человек, которого ты называешь князем Келлхусом, — самозванец… Князь пустого места.
Никогда еще его сердце не было столь вялым и безучастным.