Воин мрака
Шрифт:
Ираида Соломоновна вытащила из-под стола и развернула еще одну карту, потом еще. И на обеих метка стояла в одном и том же месте:
– Три раза гадала, деточка. И все знаки неизменно воедино сходятся. Ты ведь помнишь? – ведьма подняла согнутый мизинец. – Уговор меж нами. Посему дорога ты мне, ако чадо кровное. Коли пропадешь, кто клятву сполнять станет?
– Когда? – коротко спросила Роксалана.
– О сем ты мне скажи, милая.
– Тогда через неделю.
– Не-ет, милая, не то ты сказываешь, – покачала головой Ираида Соломоновна. – О кудесничестве ты, сказываешь, спрашивала?
Знахарка обошла стол, взяла голову миллионерши в ладони:
– Ну же, чадо! Закрой глаза, о хлопотах забудь, внутрь себя оборотись, о прочем забывая. Безмирие вспомни, в котором парила. Миры, в каковые заглядывала. Пути, которыми летела. Метку вспомни. В руку свою метку сию возьми, через безмирие до нее дотянись. Не сама думай, ее слушай! Коснись ее, чадо… Ты чуешь ее? Видишь? – Ведьма чуть выждала и спросила: – Когда?
– Седьмого апреля… – выдохнула Роксалана и села прямо на землю, ощутив внезапную слабость.
– Воля твоя, деточка, – ласково улыбнулась ей старуха и принялась сворачивать карты. – Сказываешь, помирает метка чародейская? Плохо сие, чадо. Ой, плохо. Как бы ниточка меж мирами да не порвалась…
Едва дверь отделения реанимации распахнулась, Виктор Аркадьевич, нервно меривший шагами коридор, кинулся к врачу:
– Как она, доктор?!
Худощавый и малорослый, наголо бритый и с длинными черными, словно накрашенными, ресницами вокруг голубых глаз, завотделением замедлил шаг, пожал плечами:
– Даже не знаю, что сказать. У нее пробито сердце и правое легкое. Немудрено, что на «Скорой» смерть диагностировали. По всем законам она уже давно… – врач запнулся, мотнул головой: – Но рефлексы есть, энцефалограмма нормальная, мозг активен и, есть надежда, даже не поврежден. Не представляю, как такое могло быть? Четыре часа без сердца – и она просто видит сны!
– Может, что-то нужно, доктор?
– В настоящий момент ваша… Простите, Виктор Аркадьевич, кем приходится вам пострадавшая? – врач остановился.
– Невеста, – не моргнув глазом ответил бизнесмен.
– Н-н-невеста, – врач задумчиво постучал пальцами по бейджику. – Как бы это сказать… Нам еще никогда, Виктор Аркадьевич, не приходилось лечить пострадавших с пробитым навылет сердцем. Оно, можно сказать, надвое разорвано.
– Может, ее тогда в Военмед перевезти?
– Во-первых, можете мне поверить, подобных ранений не встречалось даже им, – опять застучал пальцами завотделением. – Во-вторых, в настоящий момент аппараты искусственного жизнеобеспечения поддерживают ее в достаточно стабильном состоянии… Если можно употребить это слово.
– Какие варианты?
– Пересадка сердца, наложение швов на ее собственное, полный перевод на механический кровоток. В последнем случае, понятно, она навсегда окажется привязана к чемоданчику. Маленьких сердец мы делать пока еще не умеем. Лично я склоняюсь к варианту два. Так не будет трудностей с отторжением. А вот вояки считают, что «штопаное» сердце расползется, что его не получится запустить, что шрамы будут несовместимы с полноценной жизнью… Но другие варианты тоже не сахар.
– Вот проклятие! – сжал кулак бизнесмен. – Лучше бы они мою башку прострелили!
– Тогда то же самое сейчас я слышал бы от нее, – вздохнул доктор. – Вы извините, но говорить о последствиях сейчас трудно. Случай действительно уникальный.
– Да, я понимаю, – бизнесмен отступил к стене.
Заведующий отделением ушел, и к нему приблизился водитель:
– Виктор Аркадьевич, а вы чего… Это… С Олей… И правда?
– Дурак ты, Юра! – отмахнулся бизнесмен. – Если я не родственник, мне вообще ничего не скажут. А папой назваться не могу, настоящий вот-вот приедет. Так что, будем считать, мы хотели пожениться.
– Да, – потупил взгляд мужчина. – Называть эту малышку телохранительницей звучало бы еще глупее.
– Но спасла меня все-таки она, а не ты!
– Я же в машине был, Виктор Аркадьевич! – вскинул голову водитель. – Сделал что мог!
– Молчи лучше, – отмахнулся бизнесмен. – И Алевтине не проболтайся.
– Странно зело сие, – пробормотала знахарка, укрывая бесчувственного мужчину вытертой кошмой. – Ни раны нет, ни царапины единой, ни укуса. С чего свалился? Неведомо. И ладно бы жалился на что, вел себя странно. А то здоров был, здоров, да с тем и упал.
– Ты же сама про божью кару сказывала, теть Зорь! – Снежана подоткнула край одеяла.
– Так ведь от кары небесной тоже следы остаются, племяшка. – Женщина поднялась: – Пойду, дров принесу. Теперича и их куда более уходить будет! А ты ступай, белье с веревок сними. Выморозилось уже, мыслю. Теперича еще и этого кормить придется. Никаких сил не напасешься.
– Как же его кормить-то, беспамятного?
– Бульончиком крепким, в ротик ложечкой, – знахарка стала одеваться. – Пожрать – оно даже беспамятные мужики завсегда любят. Но на болтушке морковной не выкормишь, тут мясо надобно.
– Ну, он ведь мне два гривенника дал.
– Надолго ли этого серебра хватит? А в сумке, вон, я посмотрела, еще три всего и несколько чешуек.
– Ты в его сумку лазила, теть Зорь? – возмутилась девушка.
– А чего не посмотреть, коли хомутом на шею свалился? Ступай давай за бельем, еще разнести дотемна надобно.
Серебро, уплаченное прачке за помывку в бане, вечером превратилось в баранью полть. Купленную половину туши женщины разделали, вечером сварили густой бульон, каковой, когда остыл, терпеливая Снежана по ложечке стала заливать больному в рот. Тот и вправду глотал, хотя больше никаких признаков жизни не подавал. Даже дышал еле-еле, в полушаге не слышно.