Воин огня
Шрифт:
Пришли стражи, надели оковы, застегнули и повели по коридору, крепко удерживая за руки, вынуждая гнуть шею вниз и не глядеть по сторонам. Хотелось есть и пить, было немного, но все же жаль себя, от бормотания перепуганного Хуана делалось еще противнее. Вид комнаты, куда его привели, снова возвращал к воспоминаниям о рассказе мавиви, бабушку которой пытали оптио… Вики избежала подобной участи. Это теперь казалось главным. Хуан указал место, сам проверил затяжку ремней на руках и выпроводил стражу. Уложил на стол бумагу с вопросами, помялся, взвешивая свои страхи. Отошел к стене, звякая железом самой разной формы и одинаково мерзкого назначения. Сухо, ровным мертвым
– Сколько на зеленом берегу мавивов и велика ли их сила?
Он подвинул ближе жаровню, засуетился, раздувая угли и бледнея тем сильнее, чем ближе подступало то неотвратимое, что угрожало приходом абыра, – пытка…
Гонец из столицы прибыл на исходе третьего дня. Ичивари сильно пожалел, что не мог слышать того, что было сказано герцогу. Ведь безмерно интересно, что же могло так изменить поведение этого хитрого и хладнокровного старика в одно мгновение! Явился лично, одетый в темное и без украшений, лишь знак чаши, скромный и небольшой, поблескивал на короткой шейной цепочке. Следом за герцогом шагал рослый и довольно молодой мужчина в мантии прементора, вид и цвет которой сын вождя запомнил после встречи с иным носителем высокого звания – Дарио. Этот прементор, по мнению Ичивари, выглядел гораздо интереснее. Лицо непроницаемое, глаза спокойные и внимательные, тон разговора ровный, речь выверенная и простая, без надменности, угрозы или льстивого желания угождать. И даже без злорадства, хотя очевидно: герцог, этот зарвавшийся властолюбец, проиграл и теперь находится в весьма невыгодном положении.
Прементор жестом предложил слугам Этэри высвободить пленника из захватов пыточного кресла. Осмотрел свежие ожоги и шрамы, не проявляя ни показной жалости, ни столь же фальшивого возмущения.
– Верхом ехать, вероятно, сможет, – то ли уточнил, то ли подтвердил прибывший. – Ваша светлость, неужели вы держите дешевых мастеров, которые в краткий срок столь изрядно портят материал? Перевязать, выдать одежду. Но сперва главное…
Служитель Дарующего отстегнул от пояса золотую трубку, снял крышку и вытряхнул в ладонь бумагу. Развернул, пробежал глазами, кивнул:
– Оставляя подробности в стороне… Чадо, три вопроса задам. Следует достоверно установить, тебя ли требовалось мне найти, случайности нам некстати. Начнем. Имя, полное и внятно, род и принадлежность к народу.
– Ичивари, второе имя Чар, из рода секвойи по линии отца, кедр по линии матери. Житель зеленого берега, махиг.
– Соответствует, – удовлетворенно кивнул прементор. Покосился на пленника, которому наспех перетягивали тряпицей свежие раны на руке. – Вождь ваш объявил имя земли. Самагир вы теперь зоветесь, как страна, это записано в договоре о мире… Второй вопрос: имя деда твоего, а также имя священного коня и масть его. – Прементор покосился на махига. – От себя хочу добавить, чадо. Сообщи, не сочти за труд, что может быть священного в лошади?
– Деда моего, наверняка приплывшего сюда, зовут Магур, второго моего деда, погибшего в давнюю нашу с вами войну, – Ичива. Коня, приносящего сейчас удачу и счастье людям леса, именуем мы Шагари. Цвет шкуры его необычайно красив, он подобен темной коре ореха, на которую падает яркий свет, белый и праздничный. Пятна правильные, некрупные, правая передняя нога белая, и копыто белое… – Ичивари чуть улыбнулся. – Хотя скажу и тайное, ладно уж… Я сам высветлял копыто. Натирал особым составом время от времени. Копыто у Шагари темное. Священного и чудотворного в коне нет ровно ничего, кроме нашей к нему любви. Он славный, такой
– Название места, где находится столица махигов. Хотя, в общем, все и так понятно…
– Долина ручья Типпичери.
Прементор снова кивнул, глянул в последний раз в бумагу, свернул ее. Покосился на Хуана, замершего в углу и затравленно наблюдающего крушение величия своего хозяина:
– Помоги ему одеться. Мы спешим. Зачем ногти рвал? Это право и дело нашего ордена, и совершается означенная казнь в отношении судейских людишек, на золото падких, но еще не запятнавших себя так, чтобы с них кожу резать для обивки кресла нового судьи и укрепления совести его… Явишься в обитель Серой Совы, чадо. Покаяние тебе требуется. Длительное, с умерщвлением плоти и исповедями, с жизнью тихой и благочестивой. Пять лет покаяния. Иди.
Хуан метнулся по коридору и сгинул, вполне довольный тем, что может покинуть страшное место и не ощущать спиной взгляд пристальных темных глаз прементора. Служитель Дарующего помолчал, обернулся к герцогу и добыл из той же трубки вторую бумагу.
– Говорят, ваш слуга пытался сделать некоего прементора мучеником, радея о его душе, исключительно о душе, – все так же ровно сообщил прементор. – Но слухи неугодны Дарующему, ибо они есть тьма, только истина – свет…
– Сегодня твой праздник, – сухо и зло усмехнулся Этэри. – Твой и твоих хозяев.
– Довожу до вашего сведения, что я взошел на ступень ожидания и следует ниже склонять голову и привыкать именовать на «вы», это позже пригодится, если Дарующий в доброте своей отмеряет вам долгую старость, – не меняя тона, продолжил прементор. – Радетель желал передать вам свой перстень… Полагаю, вы знаете, что сие означало бы. Но король наш благочестив и добр к своим вассалам.
– То есть две бумаги имеешь, – усмехнулся герцог, и в глазах его загорелся огонек интереса. – Во что мне обойдется примирение с прементором Томизо? Хоть и нет на мне вины, но есть у вас ложная обида.
Прибывший снова не повел бровью, даже не подумав тратить хоть каплю сил на раздражение и перечисление обид. Бросил бумагу на пол, покосился на нее. Добыл из поясного кармашка перстень и уронил его с раскрытой ладони. Качнул головой, предлагая Ичивари покинуть комнату.
– Воистину люди порой неблагодарны, – довольно громко сообщил он махигу, не оборачиваясь более к герцогу. – Виктория и-Сэвр выхлопотала для старого мерзавца бумагу. И если он не вернет сей благочестивой женщине имение, светом клянусь, я сам вскрою перстень ментора над его гнилозубым ртом.
Герцог замер. Кажется, он даже задохнулся, не в силах принять и понять сказанное. Ичивари тоже едва не споткнулся. Прементор поддержал его под локоть и уже не отпустил, толкая вперед и направляя в путанице коридоров. Ни один ход не имел окон, зато обладал множеством разнообразных дверей и ответвлений.
Заседланные кони, рослые, длинноногие, сияюще-серебряные, без единого пятнышка мрака, гарцевали во дворе. Сын вождя ненадолго ослеп под распахнутым небом. Слуги помогли Ичивари, поддержав стремя. Прементор был уже в седле и разбирал поводья. Охрана – снова чернорукавники, это махиг понял сразу – сомкнулась со всех сторон плотно, в два ряда. Цокот подков наполнил каменную чашу стен до самых крыш и выплеснулся из нее в парк… Галоп у коней оказался резвый на редкость, Ичивари понравились и ход, и мягкость движения, и непривычное седло, и возможность опираться на стремена.