Воины Зоны
Шрифт:
Бронебойные снаряды из «А4» могут уничтожать легкобронированную технику в полутора километрах. Лабус к тому же переключился на максимальный темп, а ствол у этой пушки повышенной крепости и позволяет отстрелять боекомплект без пауз для охлаждения и прочих задержек…
Наклонная полоса разрывов прочертила парадную стену, взломав кладку между окнами. С крыши повалилась черепица, красно-коричневой пылью разлетелся сырец и разорванные выстрелами ржавые волосы.
Через мгновение постройка сложилась внутрь. В последний миг с падающего фасада соскочил «черный» — и свалился в яму, где притаилась незнакомая аномалия. Когда монолитовец выпрыгнул из нее, одежда
Грохот смолк. Я похлопал ладонью по шлему, сглотнул, зажмурился, раскрыл глаза и спросил:
— Все целы? Аня, ты как?
— Я цела, — ответила она.
— Лабус?
— Архг! — прорычал напарник и вдруг заухал своим совиным смехом. — По нервам продрало! Выдержала наша машинка, а?
— Не очень-то она выдержала, — проворчал я. — Не слышишь, что ли?
В гул дизеля и обычные звуки, сопровождающие передвижение танка, вплеталось кое-что новое — неприятный лязг, доносящийся с правого борта.
Герман на своем сиденье пошевелился — а я и забыл про него, так неподвижно и тихо он сидел все это время, — повернул голову, скользнул по мне отрешенным взглядом и опять уставился в окуляры.
— Светает, — сказал Бугров.
Тусклый свет лился с неба — зябкий, холодный. Мы ехали мимо холма, трава на склоне ходила волнами в порывах ветра.
— Морозный день будет, — заметил Костя.
— Алексей, влево вокруг холма, — сказала Аня. — Так. Теперь… Смотрите, впереди!
За холмом была железнодорожная ветка, возле покосившегося шлагбаума стояла будка обходчика. Я вдавил педаль газа, дизель взревел, лязг стал громче.
— Костя, внимание на будку.
— Вижу, — проворчал он. — Нет там никого.
За обводным каналом маячило здоровенное здание башенного охладителя с непропорционально широким основанием, будто расплющенное собственным весом.
Когда машина миновала старый переезд, ее качнуло, доски перекрытия между рельсами с треском полопались. Я приник к окулярам. Стало светлее, теперь атомная станция была хорошо видна впереди. Вот она, цель операции. Огромные строения, бетонные пролеты, крыши и стены, провешенный на столбах трубопровод, решетчатые мачты, навесы, колючая проволока… Торчит в небо полосатая труба, укрепленная восьмиугольными дисками. И все это блеклое, серо-синее, невзрачное. Рядом свинцовая гладь пруда охладителя, в стороне — длинное недостроенное здание, окруженное подъемными кранами.
— Никто нас не встречает, — сказа Лабус. — Затаились они, что ли?
— Затаились, — подтвердил Бугров. — Но они там, ждут.
Что-то странное было в его голосе, и я оторвался от окуляров. Офицер сидел, сгорбившись на слишком маленьком для него сиденье, наклонив голову. Профиль — будто из камня высеченный, прямой нос, выступающий подбородок… вдруг я понял: губы его дрожат. Или нет, скорее он что-то быстро шепчет. Несколько секунд я рассматривал его, наконец Бугров повернулся ко мне. Глаза не бегают, но и не застыли, как тогда, у дома Доктора или на барже при встрече с Северовым, они просто стали человеческими! Лицо Бугрова ожило. Это что, близость станции так на него действует? Монолитовец вновь уставился в окуляры прицела, и я отвернулся от него.
Мы проехали мимо брошенной пожарной машины — краска облупилась, поблекла, сквозь радиатор проросли кусты, из лобового окна торчали ветки дерева. ЧАЭС осталась по правую руку. Вдалеке виднелся комплекс пускорезервной
— Гранатометчики на позициях, — произнес вдруг Герман.
Он заговорил впервые, и я чуть не подскочил на сиденье. Голос у монолитовца был тихий, вежливый и звучал с едва уловимым акцентом. Немец он, что ли?
Машина набрала приличную скорость, приближаясь к воротам в бетонной ограде — въезду на территорию станции. Рядом был блокпост: мешки с песком, сложенные полукругом. Над ними мелькнула голова, и Бугров с Германом одновременно открыли огонь.
Гранаты из курсового гранатомета и снаряды спаренной пушки разнесли блокпост за несколько секунд — в ответ так и не прозвучало ни одного выстрела. Миновав ворота, машина выскочила на заасфальтированную площадку перед трубопроводом на приземистых толстых опорах. Я на скорости повернул, гусеницы со скрежетом взломали старый асфальт, и мы понеслись по объездной дороге.
Над башней промелькнула реактивная граната, далеко в стороне грохнул взрыв. Тут же второй прозвучал слева, сработал блок реактивной брони, машину тряхнуло. Борт осыпало осколками разорвавшегося боеприпаса.
В отсеке пронзительно запищал сигнализатор — машину захватил лазерный луч вражеского дальномера. Тревожно замигал индикатор на приборной панели.
— Лабус!! — заорал я.
Теперь он должен нажатием кнопки разомкнуть электрические цепи в шахтах многоспектральных гранат, чтобы автоматика не могла выстрелить ими, позволить ей довернуть башню в сторону противотанковых средств противника и уничтожить их огнем из пушек… это секунд семь. Либо довериться автоматической системе управления так называемых «точных индикаторов вычислителя» — секунды четыре максимум. Костя выбрал второе. Я сжался на сиденье: вот-вот в нас полетят противотанковые ракеты. Четыре секунды истекли, башня с жужжанием развернулась. Автоматика задала нужный вектор, запустила дымовые гранаты. Затем поворот еще градусов на тридцать — опять пуск гранат. В окулярах я заметил край аэрозольного облака. Тревожный писк смолк, когда оно заглушило настройку чужого лазерного луча, и тогда Лабус открыл огонь из пушек.
Дорога круто повернула, я потянул на себя рычаг.
И увидел, куда стреляет напарник. Далеко в стороне стояло длинное здание из серого бетона, по краю крыши потянулась цепь разрывов. За пару секунд они накрыли ее почти по всей длине.
Здание осталось позади, теперь мы ехали между трубопроводом и обводным каналом. Эта часть пути мне сразу не понравилась: слишком узко, справа деревья и бетонный спуск к воде, слева закрепленные на опорах толстые трубы.
Зато пускорезервная котельная была теперь рядом.
На крыше ее мелькнула крошечная фигурка, в нашу сторону протянулась тонкая белая полоса. Гранатометчик выстрелил с упреждением, но находился слишком далеко и плохо рассчитал траекторию. Мне даже не пришлось тормозить — граната ударила в трубопровод. Лабус развернул башню в сторону стрелка, подняв пушки, дал длинную очередь. Сектор обзора у механика слишком узок — я не видел, куда полетели снаряды.
Застучал танковый пулемет Калашникова, смолк, опять громыхнули пушки. Вражеская ракета пронеслась высоко над нами, улетела куда-то в обводной канал. Танк несся на предельной скорости. Трубопровод хорошо прикрывал нас, если бы не он, противник давно бы сжег машину. Гранатометчикам и расчетам ПТУР только и остается атаковать с возвышенности, но их давил огнем Лабус, я постоянно слышал жужжание поворотных приводов башни и короткие очереди.