Воитель
Шрифт:
Возбуждение захлестнуло меня при этом воспоминании, и мои руки задрожали. Я знала, что должна что-то сделать, чтобы остановить это, но вместо этого моя рука медленно и томно скользнула по животу. По груди, щёлкнув пальцами по соскам, но прикосновение было уже не то. Одну руку я положила на шею и пальцами погладила теперь уже невидимое место, где он кормился, а другой рукой двинулась ниже, начиная скользить по бриджам, которые, по-видимому, были верхом моды в Америке середины века.
— Какого чёрта ты делаешь? — взревел Михаил, и я лениво открыла глаза, улыбаясь ему.
Он лучше справлялся с коварными последствиями этого
— А что, по-твоему, я делаю? — радостно пробормотала я. — Переживаю прошлую ночь.
Он поймал мою руку, которая вот-вот бы скользнула под штаны, и поднял меня.
— Это эйфория, — натянуто сказал он. — Это не настоящее. Ты должна бороться с этим.
— Прошлой ночью не было никакого безумия, вызванного конфетами. И сегодня утром, — добавила я рассудительно.
— Не надо.
Я улыбнулась ему.
— Подойдите сюда, ваше Ангельское Высочество. Я хочу, чтобы меня поцеловали.
Он покачал головой.
— Ты не знаешь…
— Конечно, я знаю. Этот мир пропитан чем-то очень опасным. И делает людей счастливыми, а мне всё равно. Он не вынуждает меня чувствовать то, чего я уже не чувствовала. Это просто избавление от моих страхов. Иди сюда и поцелуй меня.
— Страх может быть хорошим, — упрямо сказал он.
Я протянула руку и поманила его.
— Не в этот раз.
— Нет.
Он не сдвинулся с места, и часть моего счастья померкла. Его воля была слишком сильна, её не могли сломить ни уловки Уриэля, ни мои сомнительные чары.
— Я не могу прочитать тебя здесь, — сказал он, — но догадываюсь. Ты думаешь, что я могу сопротивляться тебе, даже несмотря на все искушения, которые витают в воздухе, потому что на самом деле не хочу тебя. И ты ошибаешься.
— Есть ещё одна причина, по которой ты можешь сопротивляться мне?
Он покачал головой.
— Нет. К чёрту волшебную атмосферу, эйфорию и то, как она может лишить здравого смысла. Я могу бороться с этим, — он подошёл ближе.
Я просто смотрела на него, ожидая смертельного удара и надеясь, что здесь, в стране счастья, это не будет слишком больно.
— Единственное, с чем я не могу бороться, — сказал он, становясь ещё ближе, так близко, что я могла смотреть в его обсидиановые глаза и видеть своё отражение там, маленькое и уязвимое, — это как сильно я хочу тебя.
Затем он поцеловал меня, только его губы касались моих. Мои руки он удерживал по бокам. Я сделала то же самое, позволяя только нашим губам сливаться, пробуя его и открывая рот, когда его язык прижался к моим губам, чувствуя скольжение его языка. Мои ноги дрожали, слабели. Именно тогда он поймал меня, притянул к себе, но его поцелуи были медленными и ленивыми, как будто у нас было всё время в мире.
— А что на земле? — прошептал он.
— Зефир. Очень мягкий.
— Подушечки или пух?
— Измельчённые и высушенные.
— Хорошо.
Он потянул меня вниз на мягкое ложе, и рукой собственнически обхватил моё бедро. Именно там, где его татуировка запечатлелась глубоко на моей коже. Ещё одна волна желания прокатила по моему телу. Я хотела, чтобы на мне была его метка. Я чувствовала силу, связь между нами и упивалась этой мыслью.
Я могла бы делать это вечно, дрейфовать в этом сне о сексуальности. Яркие краски, эйфория, запах шоколада стёрли все сомнения, которые у меня должны были быть, и я отпустила последние
— Мы не можем сделать это здесь, — сказал он. — Слишком много невинности.
Я удивлённо посмотрела на него.
— Мы не можем?
Он покачал головой.
— Просто ещё один трюк Уриэля. Либо у тебя вырастет стальная девственная плева, либо моя эрекция сразу исчезнет. Но я могу сделать это…
Он медленно погладил меня, и мне захотелось замурлыкать от восторга.
— Я люблю тебя, — радостно сказала я.
Я знала, что он оцепенеет от моих бесхитростных слов, но мне было всё равно.
Он склонился надо мной, ярко раскрашенное небо было у него за спиной.
— Я тоже тебя люблю, — прошептал он, прижимаясь губами к моим. — Но как только мы выберемся отсюда, я буду отрицать, что когда-либо говорил это.
— Всё в порядке, — спокойно сказала я. — Просто скажи мне сейчас, чтобы я могла насладиться.
Он снова рассмеялся, и в его смехе не было насмешливого оттенка.
— Я влюблён в тебя, Виктория Беллона, Богиня Войны, экстраординарная заноза в заднице, обладательница молний, истребительница добрых намерений и ангелов-хранителей. Я пытался бороться с этим, я не умею любить, но это слишком сильно. Как только мы уйдём отсюда, я скажу тебе, что тебе это показалось, но я устал бороться со всем, особенно с самим собой. Я люблю тебя, как бы ты меня ни раздражала.
Это было прекрасно, подумала я счастливо, а он тем временем продолжал рукой рисовать круговые узоры на моём животе. Конечно, это была эйфория. Ничего из этого он не имел в виду. Но я могла притворяться, и его предостережение делало это более правдоподобным. Внезапная мысль поразила меня.
— Ты говоришь мне это не потому, что я загнала тебя в угол?
— Нет.
— Это не потому, что я умру от какой-то трагической, прекрасной болезни, а ты хочешь сделать мои последние недели счастливыми? — он неловко дёрнулся, что показалось мне странным, но я продолжала: — Нет, это не Архангел Михаил. Если я умру, он будет практичен и пойдёт дальше. Он не станет тратить время на безнадёжное дело.
— Ты забываешь, — сказал он почти мечтательным голосом, следя глазами за своей рукой, поглаживая, лаская. — Моя работа и есть безнадёжные дела.
— Я думала, что это по части Святого Иуды.
— Не будь придирчивой, — он скользнул рукой по моему подбородку, и я подняла взгляд на его тёмные-тёмные глаза, а он медленно провёл большим пальцем по моим губам. — Нам нужно идти. Мы должны вернуться в Шеол. Терон, возможно, и солгал о битве, но в одном он был прав. Мы не знаем, сколько времени прошло, и, если Уриэль хочет что-то сказать по этому поводу, наше время истекает.