Вокруг меня
Шрифт:
Поехали!
Реальными врагами Президента России и самой России являются… (Гусинский, Березовский, олигархи, окружение Президента, западные страны). „Ну, ребята, — подумал Кузин, — это вы подставились!“ Он уверенно подчеркнул „окружение Президента“.
Люди на улицах больше всего боятся… (террористов, бандитов, милиционеров). „Милиционеров“ — сладострастно подчеркнул Кузин.
Правящая партия — партия… (номенклатуры, повторение КПСС, прогрессивно мыслящих патриотов России, карьеристов и прикремлевских бизнесменов). Кузин задумался. Подходил любой ответ, кроме „прогрессивно мыслящих“. Нет, все-таки скорее „карьеристов…“. Сделано.
Кузин
Третий срок Президента… (единственный способ сохранить политическую и экономическую стабильность в стране, начало тоталитарного периода в истории России, нарушение Конституции). Чего стесняться?! То, что нарушение Конституции, и так ясно. Подчеркиваем „начало тоталитарного периода…“.
Курс на удвоение ВВП это… (пиар-акция, взвешенный расчет реальных возможностей, способ „подвесить“ Правительство, маниловщина). Кузин призадумался. Какой косноязычный болван придумал формулировку „взвешенный расчет реальных возможностей“? Пиар-акция? Нет, Президент — суперпиарщик, от Бога, и такую ошибку совершить не мог. Маниловщина? Вряд ли. На маниловщину способны мечтатели. Президент — человек абсолютно земной. В этом и его сила, и его слабость. „Способ „подвесить“ Правительство“? Об этом Кузин никогда не думал. А может, это оговорка Скобелева по Фрейду? Уж он-то знает, о чем говорит. Здорово! Так это его рук дело, а не Помощника по экономике, как все считали. Ладно, подыграем — подчеркиваем этот вариант.
Кузин улыбнулся сам себе и ехидно посмотрел на Скобелева. „Не ждешь ты этого, Хитрый Лис, Вечный Паша, Заслуженный Разводчик России. Ох не ждешь. Уверен, что сдрейфим. Я — нет!“
Журналисты одновременно отдали листки Скобелеву.
Сведущие люди удивились бы, увидев именно этих четверых выходящими из одной комнаты с одинаково счастливыми улыбками на лицах.
Хорошо, что звонок Скобелева, раздавшийся через час, застал Кузина не за рулем. Иначе одной аварией в Москве в тот день стало бы больше.
Скобелев был лаконичен:
— Игорь, в девятнадцать тебя ждет шеф. Просьба: успей купить галстук. Знаю, что не любишь, не носишь, надел один раз в жизни на собственную свадьбу. Но теперь ты — госслужащий. Только что подписано распоряжение Главы Администрации о твоем назначении. До семи, то есть до встречи с Президентом, — информация разглашению не подлежит. Поздравляю!
И положил трубку.
Обычно в таких случаях пишут, что в глазах героя потемнело, что он лишился дара речи, что мир для него рухнул. Может быть. Кузин же просто понял, что ничего не понимал в жизни. Ничего! Хотя почти четверть века делился своими, как ему казалось, умными мыслями с сотнями тысяч людей, большинство из которых ему верили.
Бред! Этого не может быть. Не может!
Кузин выругался про себя, а вслух произнес одно слово:
— Россия!
Завтрашние утренние газеты сообщили о назначении Кузина на должность пресс-секретаря Президента, Дружникова — на должность главного редактора „Российской газеты“, а Шацкой — на должность генерального директора РТР.
Глава Администрации улыбался:
— И что, все трое ответили абсолютно одинаково на все вопросы?
— Абсолютно!
— Конечно, Паша, теорию о том, что искусство политика не уничтожить противника, а сделать его союзником, я знал. Но чтобы так просто, так быстро и так эффективно…
Скобелев тоже улыбнулся:
— Брось, Сережа! Это все
Начиналась предвыборная кампания. Впереди было много работы.
Училище
Шел третий тур. Он, как всегда, опоздал. Уже десятый соискатель актерского счастья что-то там изображал.
Вообще-то он мог бы и не приходить. Коллеги привыкли, что он всегда писал „нет“. Вернее, не так. „Нет“ он писал тогда, когда подавляющее большинство писало „да“. Не назло, не из принципа. Они писали „да“, когда видели перед собой одаренного абитуриента, а он — когда полную бездарность и обязательно к тому же наглую.
Некогда у него состоялся неприятный, но откровенный разговор с председателем комиссии. Бугров, будучи завкафедрой актерского мастерства, лет пятнадцать возглавлял этот „совет жрецов“. Сам Маймин на первые два тура не ходил, поскольку там его присутствие необязательно. А третий — решающий — по традиции должны были посещать все профессора Училища.
Так вот, Бугров после очередного несовпадения всеобщего „да“ с майминским „нет“ спросил его:
— Что за фронда? Почему надо так явно подчеркивать свое пренебрежение мнением коллег, свою особую позицию?
Маймин, уставший и злой, вопреки правилу никогда никому ни в чем не отчитываться, сорвался и изложил собственную теорию актерской профессии.
Бугров слушал его, не перебивая, минут пятнадцать, а потом заключил:
— Вы сумасшедший. И садист.
Встал и покинул свой кабинет. Маймин посидел еще несколько минут и пошел дышать тополиным пухом раскаленной Москвы.
Теория была столь же простая, сколь оригинальная.
Из каждого выпуска в двадцать пять-тридцать человек только один-два студента становились известными актерами. (Был, правда, уникальный случай, когда сразу пять выпускников одного курса вышли в звезды.) Что это означало в реальной жизни? А то, что все, кто не пробился, влачили жалкое существование. Жалкое во всех смыслах. Окружающие жалели их, неудачников, несостоявшихся актеров и актрис. Они — жалели себя, свой неоцененный талант, своих жен, которым не могли подарить цветы без повода. Опять себя — поскольку иногда даже напиться было не на что. А женщинам приходилось и того хуже — они мечтали о корзинах цветов, а в реальности решали проблему лишней пары колготок.
Да не в деньгах дело! С момента получения студенческого билета, пройдя жесточайший отбор на вступительных турах, молодые дарования считали себя избранными, уже оцененными, признанными талантами. Ведь народные кумиры — известнейшие артисты — приняли их в свой круг, стали делиться умениями, навыками ремесла.
А потом… Не говоря о тех, кому совсем не повезло, кого не взял ни один из театров, пусть даже провинциальных, все остальные сталкивались с его жестокой правдой жизни. Их брали в труппу, давали роль „кушать подано“, и, как правило, через пару лет главный режиссер театра имени-то молодого артиста вспомнить не мог… По-настоящему одаренные ребята скатывались в бездну…
Нет, конечно, кто-то находил себя — меняя профессию. Но ради чего тратились годы?!
Если человек талантлив — он талантлив во всем. Так? Тогда зачем пускать в эту страшную профессию талантливых людей?
В этом месте Бугров аж подпрыгнул:
— А вы? А ваши коллеги?
Для Маймина это был не аргумент. Он мог подробно и мотивированно возразить, однако отделался выражением, которое в последнее время с успехом заменило традиционное „сам дурак“:
— Исключение из правила есть подтверждение правила.