Вокруг Ордынки (Портреты)
Шрифт:
Существенную роль в его судьбе сыграли знакомство и дружба с Львом Никулиным, который был старше на девять лет и в начале двадцатых годов уже являлся довольно известным писателем. Ардов привлек его своей живостью и остроумием, они стали соавторами и вместе сочинили несколько комедий. Я помню только два названия - "Статья 114" и "Таракановщина".
Еще мне запомнился краткий диалог, который звучал за сценой в какой-то из этих пьес:
"- Извозчик! На улицу Проклятия убийцам Розы Люксембург и Карла Либкнехта!
– А! На Проклятую?.. Полтинничек
Комедии эти имели успех, и тому свидетельством юмористическое стихотворение, которое написал в свое время Михаил Пустынин:
Кто, рьяно вдвоем собирая монету,
Четой мейстерзингеров бродят по свету?
Иль - в роли советских лирических бардов?
– Никулин и Ардов! Никулин и Ардов!
Кто, зная новейшим художествам цену,
Агиткам на смену выводят на сцену
Родных Тартаренов, советских Личардов?
– Никулин и Ардов! Никулин и Ардов!
Кто устали в деле авансов не знали,
Кто жадно в театре, кино и журнале
Аванс вырывает рывком леопардов?
– Никулин и Ардов! Никулин и Ардов!
Осенью 1927 года мой отец на несколько месяцев переехал в Ленинград принял приглашение стать заведующим литературной частью тамошнего Театра сатиры. Жил он на углу Симеоновской улицы и Литейного проспекта. В этой же квартире снимали комнаты главный режиссер театра Давид Гутман и эстрадный актер Николай Смирнов-Сокольский. Там они все вместе принимали некоторых почетных гостей, например, Маяковского и Зощенку. Очень часто бывал на этой квартире и Леонид Утесов.
Почти каждый вечер вся их компания отправлялась ужинать в какой-нибудь из ресторанов. И вот однажды Смирнов-Сокольский запротестовал:
– Ну почему мы каждый вечер идем или в "Асторию", или в "Европейскую"?.. Мне это уже надоело. Вот, говорят, в здешнем порту открылся роскошный новый ресторан... Не поехать ли нам для разнообразия туда?
Сказано - сделано. Друзья наняли два автомобиля и отправились в порт. Долго ехали по пустынным улицам Васильевского острова и наконец приблизились к какому-то слабо освещенному зданию.
Расплатились с водителями и вошли в вестибюль. Сквозь стеклянные двери они увидели, что в ресторанном зале идет драка, в которой участвуют не менее пятидесяти человек... В этот момент один из дерущихся высоко поднял стул и ударил другого по голове. Тот ухватился рукою за лоб и буквально залился кровью... После этого раненый, расталкивая дерущихся, поспешил к выходу, беспрестанно повторяя короткую фразу:
– В приемный покой!.. В приемный покой!..
Когда он таким образом проследовал через вестибюль, Давид Гутман посмотрел ему вслед и сказал:
– Красавец ресторан!
После этого артистическая компания предпочла вновь погрузиться в автомобили и поехала ужинать в "Асторию".
Карьера театрального драматурга продолжалась у Ардова и в тридцатые годы, но истинным его призванием была все же чистая юмористика. Покойный друг моих родителей, необычайно умный и талантливый М. Д.
– Среди огромного множества вещей посредственных и не очень хороших, которые написаны Виктором, у него есть два десятка превосходнейших новелл. И таких смешных, что даже Ильфу и Петрову за ним не угнаться...
Кстати сказать, Ардов был дружен с авторами "Двенадцати стульев" и "Золотого теленка", написал теплые воспоминания о знаменитом литературном дуэте. Мой отец весьма высоко ценил их дарование, но пальму первенства в своем жанре он всегда отдавал Михаилу Зощенке.
Отец свидетельствовал, что Ильф и Петров ревниво относились к необычайной славе и популярности Зощенки.
Как-то раз Ардов был в гостях у Евгения Петрова, там же присутствовали Ильф и Зощенко. Раздался телефонный звонок, и некий администратор предложил юмористам выступить с чтением своих рассказов. Притом приглашение распространялось лишь на троих - Ардова на этот раз не позвали. Тогда Зощенко сказал:
– Давайте поедем все вместе, и вы, Витя, тоже...
Эта реплика явно расстроила Ильфа и Петрова, ибо, по их мнению, Зощенко был им ровней, а Ардов рангом ниже. А тут Михаил Михайлович приравнял их к моему отцу...
Отец иногда рассказывал о таких совместных выступлениях. Он говорил:
– Ильф никогда и ничего с эстрады не читал. Выступал всегда только Петров. Вот он читает, а Ильф сидит в президиуме, волнуется, пьет воду и все время кашляет... Будто не у Петрова, а у него от чтения пересыхает в горле...
Ардов вспоминал, что Зощенко читал свои рассказы мрачновато, без тени улыбки... А зал в это время буквально корчился от смеха. Вот речь отца, записанная мною дословно:
– Как-то я спросил Михаила Михайловича, отчего он так мрачно читает. На это он мне сказал: "Когда я сочиняю свои рассказы, я смеюсь так, что валюсь от смеха на диван. Но раз отсмеявшись над чем-нибудь, я уже больше никогда не смеюсь". Но вот однажды я заметил, что во время чтения какого-то рассказа Зощенко против обыкновения улыбнулся. Когда он окончил, я спросил его: "Почему вы улыбнулись?" Он отвечал: "Просто я забыл это место".
И сам Ардов великолепно читал свои рассказы и даже очень это дело любил. В ответе на анкету журнала "Вопросы литературы" он в свое время писал:
"Только тот, кто испытал хотя бы раз счастье дарить людям смех, сумеет понять, насколько пленительна наша профессия - профессия сатирика. Когда мне удается рассмешить аудиторию - рассказом, рисунком, публичным исполнением моего произведения, - я испытываю ни с чем не сравнимую радость" (1967, No 10).
Среди поклонников ардовского дарования были люди самые неожиданные. Я, например, узнал от своего друга Максима Шостаковича, что его отец, Дмитрий Дмитриевич, частенько цитировал рассказ Ардова. Если великий композитор слышал какой-нибудь громкий звук, доносившийся из кухни, то всякий раз выкрикивал такое двустишие: