Вокруг пальца
Шрифт:
– Договор готов? – спросил Джек.
– Нет, простите, – пролепетала я. – Я скоро закончу, просто встретились незнакомые выражения…
– Фак! – рявкнул он и вскочил с кресла. – Почему вы, русские, только и умеете говорить, почему «нет»? Цветисто и красочно расписываете обстоятельства и условия. Меня это, на хрен, не интересует! Меня интересует, что вы сделали, чтобы сказать «да»!
– Но два часа ещё не прошло… – заметила я. – И я перевожу.
Он сжал в кулачище картонный стаканчик, метнул его в стену и снова выругался. Плюхнулся в кресло. Оно сломалось. Джек ушёл чуть ли не с головой под стол, подскочил со своим коронным «вот зе фак» и рыкнул:
– Мне
Я побледнела. Вчера с трудом удалось найти это. На складе такая бюрократия.
– Возьмите пока моё.
– Мне своё нужно! – опять повысил голос он.
– Хорошо, сейчас я сбегаю…
– Не хрен ноги стаптывать, звони ответственному!
Я судорожно стала выискивать склад в списке внутренних номеров, набирать, с трудом попадая на клавиши телефона. А Джек бродил по кабинету, как разъярённый медведь. Чтоб его!
– Здравствуйте, у моего начальника сломалось кресло. Нужно срочно новое. Двести второй, у Джека Рэндалла, да… Когда?…
– Сейчас! – навис надо мной Джек.
Мне в ответ недружелюбно буркнули, что это невозможно. И нужно выписывать наряд за подписью руководителя отдела снабжения, бухгалтерии и Абдурахмана. Но, вскинув взгляд на Джека, я поняла совершенно точно, что сейчас мне откусят голову. Без шуток. Не оставалось ничего, кроме как перенять тон шефа и рявкнуть с той же зевсовой яростью в трубку:
– Кресло нужно сейчас! И если оно не будет в кабинете через пять минут, пишите заявление об уходе!
Я шваркнула трубку на серый аппарат, и увидела довольную физиономию перед собой.
– Вот тон, который мне нужен, – сказал шеф победно.
Что?!
– Сохраняй эмоцию, пойдём громить сейлзов [4] .
Но, видимо, уж слишком вытянулось мое лицо, так что Джек прикрикнул:
– Ты должна не просто переводить мою речь, а повторять мои эмоции, поняла?!
– Да, сэр, – крикнула в ответ я, чувствуя себя новобранцем американской армии.
Где мой автомат, чёрт побери?!
Большие сине-белые часы с логотипом Оле-Ола над холлом показывали 9:30 – время, когда торговые агенты, менеджеры, мерчандайзеры и экспедиторы должны были разъезжаться кто на Фордах и Киях, кто на синих грузовиках в «поля». В отделе продаж унылые, потревоженные слухами, что «всё плохо, а скоро будет ещё хуже» сотрудники были готовы к выезду с накладными, маршрутными картами и прайс-листами, забитыми в КПК. Но не тут-то было.
4
Продажников.
Мы с шефом ворвались в громадный отдел, как два вихря: ураган Супер-Катрина и Катюшенька. Джек легко вспрыгнул на стул, потом на стол. Я замешкалась только на секунду, увидела его взгляд и мгновенно взобралась на соседний. Я ничего не теряю, репутация уже где-то под плинтусом.
Около сотни изумлённых глаз взметнулись на нас. И вместе с этим прилив сил и залихватской сумасшедшинки обрушился на меня. Бабах! Да ведь это как на сцене! Я почувствовала себя «Свободой на баррикадах». Кровь забила в висках.
– Братья! – гаркнул Джек. И я за ним – низким по возможности голосом на русском.
– Я обращаюсь к вам, торговые! – прогрохотал мой шеф чертовски искренне. – Вы – мне братья! Потому что я сам – один из вас! Вам говорят, приехал какой-то умник-американец учить вас жить. Завод закрывать. Да ни хрена! Я приехал, чтобы мы, вы жили! Работали!
Народ зааплодировал.
– Скажете трудно? Да это же чёртово приключение! Чтобы вечером вы сказали: я смог, я – победитель! Я буду встречать вас здесь! С заказами! С гордыми лицами! С уставшими, но честными глазами! Потому что я в вас не сомневаюсь! Русские – это сила!
– Ура! – включился и даже заулюлюкал отдел продаж.
– Мы – вместе, братья! В наших жилах Оле-Ола!
– Оле-Ола! – повторяли торговые.
Начальник отдела турок Али Челик вылез из своего кабинета и недоуменно хлопал ресницами.
– Всегда Оле-Ола! – выбросил вперёд кулак Джек.
– Оле-Ола! – скандировали торговые, как на рок-концерте.
– Праздник! С нами! Оле-Ола!
– Оле-Ола!
Кажется, все сто с лишним метров площади погрузились в волны энтузиазма с привкусом газированного напитка. Мне тоже хотелось бежать и продавать Оле-Олу, потому что, казалось, это самое классное, что может быть на свете!
Джек спрыгнул со стола, и обхватив здоровенными ладонями мою талию, спустил меня на пол. Люди потянулись к нему, улыбались, смотрели в глаза. И мне тоже. Он по-свойски кому-то кивал, кому-то «давал пять», кому-то жал руки, ещё красный и переполненный эмоцией. Казалось, он пробил плотину, и на засохшие поля пошла вода. Здорово! И только сейчас я осознала, что повторяла каждое слово, движение, взмах кулаками и интонацию моего сумасшедшего босса. Чёрт, а он умеет заражать!
Мы вышли в холл под восторженный гул, словно с парада победы. Джек показал торговым жест в стиле «Но пасаран» и пошёл наверх. Быстрый, ловкий, спортивный. Одним словом, победитель. И я за ним, отчего-то гордая и сияющая.
Когда дверь за нами в двести второй закрылась, он обернулся и, склонив голову, посмотрел на меня с задорной улыбкой:
– А ты молодец, балерина.
– Спасибо, – разрумянилась я. – Я старалась.
– Вот только не надо опять переходить на полушёпот! – возмутился он. – Почему ты по-русски говоришь нормальным голосом, а по-английски, как чахоточная?
Я опешила.
– Разве?
– Да чтоб мне провалиться!
Я заморгала.
– Наверное, я боюсь сделать ошибку или неправильно подобрать фразу…
Он шагнул ко мне и снова навис с весьма угрожающим видом:
– Ты что, мать твою, хренова перфекционистка?!
У меня запершило в горле.
– Ну… может быть…
– Так вот. Будешь вот так сипеть и бояться ошибок, уволю на хрен, – поднял палец он. – Я по-русски не могу ни слова сказать, а ты вон как шпаришь! Ещё бояться, блин! Всё ясно?!